Джон Бартон - История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре [litres]

Если Евангелия и впрямь носили «локальный» характер, тогда у общин, использовавших эти тексты, не было проблемы, существовавшей с самого начала II века, когда все Евангелия начали свободно обращаться в церквях. Проблема состояла в том, как увязать несколько различных и отчасти несовместимых рассказов о жизни и учении Иисуса. Мы знаем, что эту трудность чувствовали очень остро, поскольку была по меньшей мере одна попытка создать связный и согласованный свод четырех Евангелий – ее предпринял Татиан в своем «Диатессароне» (160–175), который использовали в Сирии взамен отдельных Евангелий вплоть до V века. Но если в каждой местной церкви было свое собственное Евангелие, значит, изначально этой проблемы просто не могло возникнуть! Подобное истолкование – надо сказать, весьма неправдоподобное, если учесть, сколь часто и помногу путешествовали ранние христиане, – подверг острой критике Ричард Бокэм [18]. Сам он утверждает, что каждое из Евангелий было написано для любых христиан, которым оно могло повстречаться. Да, в какой-то мере Евангелия могли отражать проблемы общины, в которой возникли, и равно так же они многим обязаны личности и интересам своих авторов, но это не значит, будто они предназначались только для той или иной общины – с тем же успехом можно было предположить, что авторы писали их для себя самих [19]. Каждое Евангелие создавалось ради того, чтобы стать вселенским. Как указывает Бокэм, Евангелия от Матфея и Луки, что совершенно очевидно, представляют собой обновленные версии Евангелия от Марка, и этот факт сам по себе должен означать, что текст Евангелия от Марка был доступен их авторам – и если все авторы не жили в одном и том же месте, тогда, выходит, Евангелие от Марка тоже распространилось за пределы общины, в которой возникло.

Более того, предполагается, что Евангелия от Матфея и Луки намеренно создавались как улучшения Евангелия от Марка, и тем самым были ценны как для «Марковой общины», если таковая существовала, так и для «Матфеевой» и «Лукианской» общин. Лука в своем прологе намекает на то, что исследовал ряд источников о жизни Иисуса. Возможно, это просто литературная условность, но скорее – отражение того, что ему была доступны тексты, представляющие несколько версий пути Иисуса. Бокэм предполагает, что евангелисты, как и многие из их собратьев-христиан, могли часто странствовать и жить в самых разных общинах, как апостол Павел. С другой стороны, он указывает и на то, что Евангелия не похожи на послания Павла, по необходимости обращенные к проблемам той или иной конкретной общины, а были несомненно интересны любому христианину, который мог их прочесть. Если вкратце, они предназначались не для закрытой группы, а для открытой церкви, не имеющей четких границ [20]. Папий Иерапольский, живший в 110-х годах на западе Малой Азии, был знаком и с Евангелием от Марка, и с Евангелием от Матфея – и ни одно из этих Евангелий, по всей вероятности, не было написано именно там. И, конечно же, все Евангелия вскоре обрели самую широкую известность: в Египте был найден фрагмент папируса с текстом Евангелия от Иоанна, датируемый началом II века, – а Евангелие возникло совсем незадолго до этого, скорее всего, в Малой Азии, что «свидетельствует о необычайно стремительном и широком распространении текста» [21]. К Евангелию от Иоанна мы теперь и перейдем.

Вероятно, Евангелия от Марка и Матфея возникли после падения Иерусалима в 70 году; Евангелие от Луки – значительно позже. Тем не менее в них есть традиции, свидетельствующие об Иисусе и, возможно, даже восходящие к нему – это очевидно из того, что множество историй, и особенно изречения, принадлежат к той эпохе, когда Иисус провозглашал Царствие Божье и призывал людей жить по ценностям этого Царствия, а не заботился о том, за кого именно его почитают люди. Сдвиг акцента с первого на последний уже происходит в посланиях Павла, который очень мало говорит о вести Иисуса, и намного больше – о вести про Иисуса. Синоптики хранят традиции из тех времен, когда этого еще не случилось – и, скорее всего, проистекают эти традиции от самого Иисуса. Это различие важно: когда мы обратимся к Евангелию от Иоанна, то увидим, что процесс перехода завершен, и все Евангелие посвящено главным образом Иисусу и тому, кто он есть – и там почти нет нравственных поучений, за исключением призыва следовать за Иисусом.

Иисус же сказал им: Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда. Но Я сказал вам, что вы и видели Меня, и не веруете. Все, что дает Мне Отец, ко Мне придет; и приходящего ко Мне не изгоню вон… Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира.

Так Иоанн расходится с синоптиками и начинает там, где завершил свой путь Павел. В Евангелии от Иоанна, как сказал Рудольф Бультман (1884–1976), «Провозвестник стал Провозвещенным». В какой-то мере это справедливо для всех Евангелий – в том смысле, что они написаны с целью поддержать веру в Иисуса, а не просто сообщить о его учении и свершениях, и те элементы, из которых составлены Евангелия, тоже передавались из уст в уста именно с расчетом на это. Уже первые слова в тексте Марка сообщают о Благой Вести: «Начало Евангелия Иисуса Христа» (и в некоторых манускриптах добавлено «Сына Божия»). Но в Евангелии от Иоанна ясно, что исторический образ Иисуса, учителя нравственности, уступил место тому, кто прежде всего раскрывает суть своего истинного статуса по отношению к Богу.

Отличие Евангелия от Иоанна от синоптических огромно. Если взглянуть на изречения Иисуса, точек соприкосновения практически нет. В число чудес (названных у Иоанна «знамениями») входит кормление пяти тысяч, которое есть и у синоптиков, но больше – ничего общего, разве что исцеление сына некоторого царедворца (Ин 4:46–54) чем-то напоминает исцеление слуги сотника (Мф 8:5–13). В Евангелии от Иоанна семь «знамений», среди которых и претворение воды в вино на свадьбе в Кане Галилейской (Ин 2:1–11) – некое волшебство, которого не найти у синоптиков, – и воскрешение Лазаря, и исцеление слепорожденного, и исцеление расслабленного у купальни, называемой Вифезда (Ин 11:1–44; 9:1–41; 5:2–18). Если у синоптиков свершение чуда порой приветствуется одобрительными криками толпы (как говорят приверженцы «критики форм», это одна из типичных черт историй о чудесах по всему миру), у Иоанна знамения завершаются долгим и серьезным рассуждением Иисуса (например Ин 5:19–47). Как мы уже видели, одно из ключевых событий, обычно известное как «очищение Храма», у синоптиков появляется в конце жизненного пути Иисуса, а у Иоанна – почти в самом начале.