Коллектив авторов - Иисус. Все мировые исследования

Сопоставив такую реконструкцию с однолетней продолжительностью служения Иисуса, подразумеваемой в синоптических Евангелиях, мы можем подтвердить и подкрепить новыми аргументами схему ван Беббера и фон Бельзера. Иоанн прямо говорит о паломничестве Иисуса, синоптики на это намекают, и это позволяет предположить, что Иисус не раз посещал Иерусалим в дни праздников еще до своего последнего Песаха. Разумеется, по этой проблеме можно сказать еще многое. Как отмечает Йорг Фрей, попытки гармонично сочетать повествования синоптиков и Иоанна о жизни Иисуса неизбежно сталкиваются с «композиционной независимостью» хронологии и топографии в Четвертом Евангелии [744]. Более того: на мой взгляд, упоминание праздников у Иоанна в целом несет не столько историческую, сколько богословскую задачу – подчеркнуть растущую неотвратимость «часа» Иисуса [745]. Однако эта гипотеза может по меньшей мере приоткрыть для нас путь к пересмотру той роли, которую, согласно Евангелиям, играли в религиозно-обрядовой жизни Иисуса храм и храмовый культ.

Первое послание к Коринфянам и Sitz im Leben смерти Иисуса

Вторая новая возможность обратиться к проблеме отношения Иисуса к праздникам – это пересмотреть те сведения о Sitz im Leben смерти Иисуса, которые содержатся в Первом послании к Коринфянам, древнейшем из дошедших до нас источников, связывающих смерть Иисуса с Песахом и праздником Опресноков. Это происходит в главе 5, где Павел увещевает коринфян отлучить от Церкви человека, сошедшегося с женой своего отца, и используя при этом сравнения с ритуальными традициями Песаха и Хаг ха-Маццот. Отлучить этого человека от общения – все равно что вынести из дома закваску [746]; смерть Христа – принесенная в жертву πάσχα [747]; а поклонение Богу в отсутствие грешника – это верное соблюдение праздника, призывающего воздерживаться от квасного [748]:

Нечем вам хвалиться. Разве не знаете, что малая закваска квасит все тесто? Итак очистите старую закваску, чтобы быть вам новым тестом, так как вы бесквасны, ибо Пасха наша, Христос, заклан за нас. Посему станем праздновать не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины (1 Кор 5:6–8).

Павел использует сравнения с Песахом и Хаг ха-Маццот объясняют по-разному, причем ни один вариант не исключает других [749]: он мог взять их из более раннего источника [750]или, быть может, из собственного более широкого богословия [751]; мог использовать народную поговорку о закваске, которую уже цитировал в 1 Кор 5:6b [752]; мог подражать библейской заповеди об очищении храма (в данном случае – Коринфской церкви) после празднования Песах-Маццот [753]; или – объяснение, особенно для нас любопытное – мог заимствовать образы из богослужебного сезона, во время которого писал. Павел заканчивает Первое послание к Коринфянам, сказав, что хочет остаться в Эфесе до Пятидесятницы (Шавуот) (1 Кор 16:8). Если Послание дошло до нас в изначальном виде [754]– или же по крайней мере в его первозданной форме стихи 5:6–8 и 16:8 существовали в одном и том же документе [755]—значит, Павел писал в пасхальные дни, между Песахом и Хаг ха-Маццот и предстоящим Праздником седмиц; на этом основании некоторые полагают, что в упоминаниях старой закваски, иудейской Пасхи, пресного хлеба и празднования отражены его размышления о прошедшем празднике.

Эту мысль подтверждают еще три особенности Первого послания к Коринфянам: в то время, когда Павел пишет свое письмо, недавно окончилась зима [756]или прошел Песах [757]; в то время он предполагал скоро увидеться с коринфянами (1 Кор 4:19) – а значит, исходил из того, что близится Шавуот; в других местах того же послания Павел, по-видимому, использует другие пасхальные символы – а именно, образ «первенца» [758]для воскресения Христа в 1 Кор 15:20, 23 [759]и сравнения с самыми ранними событиями Исхода для увещания против дурного поведения в 1 Кор 10:1–5. Говоря о первом образе – «первенце», символе воскресения Христова, – стоит вспомнить, что в иудейском богослужебном году период от Песаха и Хаг ха-Маццот до Шавуот был временем, когда созревали и приносились в храм «первенцы» – первые плоды урожая: в «день, следующий за субботой» – ячмень, на Шавуот – пшеница. Что же касается второго – сравнений с Исходом в увещании (гл. 10), – то те события, о которых вспоминает Павел (облако, вслед за которым шли евреи; переход через Красное море; манна с небес и извлечение воды из камня) [760]– происходили от выхода Израиля из Египта до прибытия на Синай, то есть, по календарю, между собственно Песахом (первый месяц) и Шавуот (третий месяц) [761].

Если это последнее объяснение правдоподобно – то в контексте какого же праздника на самом деле умер Иисус? Если древнейшее известное нам упоминание о его смерти в контексте Песаха и Хаг ха-Маццот объясняется (только) тем, что сам Павел писал свое послание в дни иудейской Пасхи и, соответственно, думал о ней, – то насколько вероятно, что эта связь существовала и до Павла? Иначе говоря, если первое отождествление смерти Иисуса с Песахом и Хаг ха-Маццот вызвано лишь размышлениями Павла о богослужебном годе – можно ли полагать, что за этими событиями и прежде была какая-то историческая связь? На первый взгляд такой вопрос может показаться надуманным, однако если мы сопоставим его еще с двумя факторами, окажется, что он достоин размышлений. Первый из этих факторов – нечто подозрительное в праздничном Sitz im Leben Тайной Вечери и смерти Иисуса. Смит, Томас Уолтер Мэнсон, Фрэнсис Кроуфорд Бёркитт, Этьен Нодэ, Джастин Тейлор – все они отмечали в канонических рассказах о Страстях элементы, указывающие на то, что изначальный «фон» Тайной Вечери и распятия не соответствовал Песаху. Смит не высказывал по этому вопросу определенных суждений, оставаясь на позиции агностика; прочие предлагали Суккот, Хануку и Шавуот [762]. Если связь смерти Иисуса с Песахом и Хаг ха-Маццот впервые возникла через двадцать лет после самого события (во время написания Первого послания к Коринфянам) – и далее, если она связана только с тем, что Павел писал в дни иудейской Пасхи и, соответственно, думал о ней, – быть может, исторической связи между этими событиями и праздником Песаха не было вовсе?

Второй фактор – отсутствие всякого пасхального контекста в двух формулировках, которые возникли еще до Павла. Он цитирует их в том же Первом послании к Коринфянам: это слова установления Вечери Господней и символ веры, в котором говорится о распятии, погребении, воскресении и явлениях Иисуса. Ни там, ни там нет никаких указаний на то, что события, о которых идет речь, происходят в дни Песаха и Хаг ха-Маццот. Предание о смерти и воскресении Иисуса, которое Павел «принял» и затем «преподал» коринфянам (15:3–5) [763], гласило лишь, что Христос умер за грехи наши, по Писаниям, был погребен, затем, также по Писаниям, воскрес из мертвых и явился Кифе, а затем двенадцати [764]. Что же касается предания о Вечере Господней, которое Павел «от самого Господа принял» (1 Кор 11:23–26) [765]– то пусть даже в некоторых его подробностях и можно увидеть указания на Песах [766], прямо в нем ничего подобного не сообщается, а говорится лишь, что Иисус установил Вечерю «в ту ночь, в которую предан был» (1 Кор 11:23) [767]. Отсутствие пасхального контекста можно объяснить по-разному: возможно, эти предания – лишь выдержки из пространного рассказа о Страстях, в котором Пасха упоминалась [768]; возможно, Павел опустил этот контекст сознательно, желая выгоднее подчеркнуть свои аргументы [769]; возможно и то, что слова, установившие Тайную Вечерю, были независимы от преданий, впоследствии связавших евангельские рассказы о Страстях с Песахом и Хаг ха-Маццот: так предполагают Нодэ и Тейлор [770]. Однако, учитывая подозрения относительно евангельского пасхального контекста, высказанные выше, можно предположить и то, что отсутствие пасхального «фона» в преданиях, ставших основой Первого послания к Коринфянам, раскрывает перед нами раннее (изначальное?) представление о том, что Страсти Иисуса не имели подобного Sitz im Leben; и этот вопрос требует дальнейшего изучения.