Коллектив авторов - Иисус. Все мировые исследования

Эти вопросы убеждают нас, что простая отсылка к «богословской легитимизации» не может убедительно опровергнуть гипотезу о связи Марка с Петром. Предание слишком упорно, а в логике «теории легитимизации» слишком много дыр, чтобы принимать ее в качестве единственного и достаточного объяснения.

А что сказать о пяти аргументах, перечисленных выше?

О первом: поверхностное чтение Мк 7:31 действительно вызывает удивление, ибо ясно, что на пути из Тира в Декаполис на западе совершенно незачем заходить в Сидон на севере. Но что, если речь идет не о прямом пути из Тира в Декаполис, а о миссионерском путешествии проповедника, поставившего себе целью обойти все крупные населенные пункты? [1333]Фридрих Густав Ланг приводит аргументы в пользу того, что до событий, описанных у Марка, Иисус направился на северо-восток, в земли, населенные язычниками. Роберт Гулих, собрав воедино разрозненные упоминания об общении Иисуса с язычниками (Мк 7:24–30; 7:32–37) и сопоставив их с Морем Галилейским (Мк 8:1–10), доказывает, что Иисус совершил путешествие на север через языческие регионы Тира, Сидона и Декаполиса, а затем вышел к морю.

О втором: и в Мк 7:3, и в упоминании об омовении рук мы, вполне возможно, имеем дело просто с гиперболой, говорящей о том, что этой практики придерживались очень многие иудеи. В конце концов, именно по этому признаку слушатели Марка отличали благочестивого иудея от язычника. Таким же образом Марк использует слово πάντες (все) и в других контекстах (Мк 1:5, 32–33; 6:33; 11:11) [1334].

О третьем: Мк 10:12 выглядит более сложным, но на деле никаких сложностей здесь нет. Как правило, иудеи не разрешали женщинам разводиться с мужьями (Иосиф, И. Д. XV, 7.10; XVIII, 5.4; м. Иевам 14:1), хотя были и исключения (Сир 23:31–32) [1335]. Кроме того, хорошо известна исключительная история Иродиады, которая развелась со своим мужем и вышла замуж за Ирода Антипу [1336]. Далее, когда Саломея посылает своему мужу Костобару письмо о расторжении брака, Иосиф делает примечание, что это противно иудейским обычаям ( И. Д. XV, 7.10; κατὰ τοὺς Ἰουδαίων νόµους) [1337]. Помимо этого, нам известно, что в трудах Иисуса прямо участвовали женщины (Лк 8:1–3; 10:38–42). Поэтому не так уж невероятно, что Иисус в своем высказывании ставит оба пола в равные условия в этом отношении [1338]. Таким образом, утверждение, что Второе Евангелие демонстрирует языческую точку зрения и слабое знание иудейских обычаев, далеко не так убедительно, как кажется на первый взгляд. Далее, в подразделе, посвященном археологии и свидетельствам культурной восприимчивости к иудейским обычаям, мы покажем, что оно совершенно неверно.

О четвертом: Мк 7:19, где мы читаем, что Иисус не делал различий между чистой и нечистой пищей, – это обобщающее утверждение, которое вполне мог сделать любой последователь Иисуса, проповедовавший язычникам. Так мог сказать, например, любой из учеников Павла, о чем свидетельствует случай за общей трапезой, описанный в Послании к Галатам (Гал 2). О Марке существует предание, что он работал с Павлом, – следовательно, такой взгляд на учение Иисуса был вполне возможен и для него. Сам этот стих – позднейшее, вставное замечание, размышление над тем, о чем повествует Мк 7:15b. Как таковое, оно вполне укладывается в известную нам картину времени и обстоятельств написания этого Евангелия: перед нами вывод из учения Иисуса, сделанный не сразу, а впоследствии.

О пятом и шестом: эти два возражения во многом схожи. Можем ли мы быть уверены, что между Марком и Петром существовала какая-то связь? Каковы свидетельства в пользу этого? Здесь, очевидно, важны наши взгляды на авторство Первого послания Петра, поскольку в 1 Пет 5:13 его автор называет Марка «сыном», посылая приветствие из «Вавилона» – это кодовое название мировой державы (иными словами, Рима) [1339]. В новозаветных материалах неоднократно упоминается Иоанн Марк – по всей видимости, тот же человек (Деян 12:12–17, 25; 13:5, 13; 15:36–41, Кол 4:10, Флм 24). Хотя убеждение, что Первое послание Петра не принадлежит апостолу Петру, достаточно распространено, Карен Джобс убедительно доказывает, что это не так [1340]. Она отмечает, что огромная территория, охваченная перечнем адресатов послания, возможно, отражает недавнее присоединение этих земель к Риму при Клавдии (1 Пет 1:1: Понт, Каппадокия, Галатия, Асия, Вифиния – регион по размеру чуть меньше штата Калифорния). Она полагает, что слова о странниках и пришельцах в чужой земле отражают мироощущение колонистов – людей, массово переселявшихся в чужие страны. Далее, нам неизвестно, чтобы в этом регионе проповедовал кто-либо из евангелистов, – так что вполне возможно, что христианство принесли туда колонисты, возможно, в результате того, что Клавдий издал эдикт об изгнании иудеев из Рима (Светоний, Клавдий 25.4). Послание она датирует либо временем, когда Силуан, Марк и Петр работали вместе – в начале 50-х годов в Иерусалиме и Антиохии (Деян 15:22, 36–40), либо встречей их в середине 60-х годов в Риме. Последнее, на мой взгляд, более вероятно. Беспокойство о том, как жить в условиях потенциальных преследований, заметное и в Евангелиях, и в Первом послании Петра, указывает на время растущей угрозы для христиан от государственной власти, то есть на 60-е годы.

Возражение Боринга на это состоит в том, что у нас нет «непосредственных свидетельств» о том, что Марк, соработник Павла, «был христианином из Иудеи или из Иерусалима» [1341]. Чтобы сделать такое заявление, Борингу приходится объявить Деяния совершенно бесполезными в плане фактической биографической информации, поскольку в Деян 12 ясно сказано, что в 40-х годах Марк жил в Иерусалиме. Роль Марка в Деяниях едва ли носит какой-либо полемический или апологетический характер. Он определенно второстепенный персонаж; его трудно назвать даже «хорошим учеником». Постоянный и тотальный отказ Боринга принимать во внимание предания раннего христианства обличает его чрезмерный скептицизм в отношении наших древнейших источников. Вместо этого Боринг строит собственную гипотезу о том, как и почему имена Силуана и Марка к концу I века оказались связаны с именами Петра и Павла, апостолов, умерших мученической смертью. Однако его сценарий не может ответить на вопрос: зачем христианам понадобилось выдумывать такую связь, если для этого не было никаких оснований? Более того, Марк – фигура, чья репутация во II в., когда якобы была измышлена эта связь, оказалась серьезно подмоченной. В конце концов, сам Лука пишет о том, что Марк был далеко не идеальным учеником. Согласно Деяниям, в первом миссионерском путешествии он проявил себя не лучшим образом и стал причиной раздора между Павлом и Варнавой. Такой «послужной список» едва ли дает основания выбрать этого человека из множества других и приписать ему авторство анонимного Евангелия, дабы превознести это Евангелие в глазах публики. Наконец, если для того, чтобы улучшить репутацию Евангелия в глазах новых христианских общин, достаточно было придумать ему автора, – почему его не назвали просто «Евангелием от Петра», тем более, что, согласно преданию, этот апостол общался с «вымышленным» автором Второго Евангелия? То, что этого не произошло, указывает на некие ограничения, действовавшие в формировании предания об авторстве Евангелия.