Андрей Десницкий - Христианство. Настоящее

И принятие любого решения, в конечном счете, потребует от нас какого-то внятного ответа на вопрос, что есть Православие, как сочетаются в нем византийские ризы с евангельской простотой, средневековые обряды с вечной актуальностью, особые культурные формы с вселенским призванием. И как сочетаемся со всем этим мы, такие разные, с такими несхожими потребностями и запросами…

Говорили многие и не раз, что нынешний «обиход» ориентирован в основном на немолодых женщин без высшего образования, которым нужно не точное понимание, а возвышенное настроение, которые склонны довериться в богословских вопросах клиру и удовлетвориться решением бытовых вопросов. Конечно, так сложилось исторически: в советское время именно пенсионеркам не мешали ходить в храм, вот они и вынесли всё на своих плечах, вымолили новую свободу, сберегли огонек веры для будущих поколений. Но есть и другая причина: с такими женщинами клиру намного проще, чем с другими категориями прихожан. Вот, видимо, главное, почему воспроизводится этот образец и в наши дни.

Кстати, о женщинах. Кто бывал во вторник первой седмицы поста в храме на каноне св. Андрея Критского, мог запомнить этот отрывок из пятой песни: «Аще бабы слышала еси, убивающыя иногда безвозрастное мужеское, душе окаянная, целомудрия деяние, ныне, яко великий Моисей, сси премудрость». Каждое слово тут выглядит знакомым, но общий смысл безнадежно ускользает, и это типично для церковнославянской гимнографии.

И в самом деле, кто же не слышал про баб, которые иногда убивают всё мужское? Чем такие, уж лучше целомудрие, это точно. Только при чем тут Моисей? И что предлагается делать с премудростью? Что-то неприличное, кажется?

Есть, конечно, выход – стоять в храме с книжечкой в руках, с параллельным русским переводом, или прочитать его дома. Нетрудно будет найти в Сети такой перевод (авторство мне неизвестно): «Если ты слышала, несчастная душа, о повивальных бабках, некогда умерщвлявших новорожденных младенцев мужского пола, то теперь, подобно Моисею, млекопитайся мудростью». Сразу видно, что с «целомудрия деянием» переводчик не справился и просто его опустил, а может быть, даже и не понял, к чему оно относится.

Глядя на такой перевод, сразу соглашаешься с теми, кто говорит: переводить богослужебные тексты на русский не стоит – торжественность теряется, а понимания прибавляется немного, да и вообще не всё удается передать. Вот и целомудрие потеряли.

Всё верно, только здесь перед нами – не перевод, а скорее подстрочник: буквальная, неуклюжая передача смысла стихотворного оригинала. К тому же подстрочник неполный, с пропуском. Если бы так переводили Гёте или Шекспира, мы бы тоже сказали, что их по-русски не передашь, что надо учить язык оригинала.

Разбираться с церковнославянским проще всего через греческий оригинал, и это тоже как раз такой случай:

Церковнославянский обычно точно копирует греческий, но здесь даже он отошел от следования точному порядку слов оригинала, иначе было бы совсем трудно понять: «безвозрастное окаянная мужеское душе». Так уж устроена классическая греческая поэзия: слова могут располагаться едва ли не в произвольном порядке, определения могут перемешиваться меж собой, и лишь артикли и падежные окончания четко показывают, что к чему относится, а в церковнославянском артиклей нет, связи нарушаются.

Например, σωφροσύνης πρᾶξιν «целомудрия деяние» стоит в том же винительном падеже, что и ἄνηβον… ἀρρενωπόν «безвозрастное мужское», и значит, оба они суть прямые дополнения при причастии «убивающих». А главное, перед «мужеское» стоит артикль женского рода τὴν, и значит, надо ждать существительного женского рода в винительном падеже, прилагательные могут относиться только к нему.

Попутно заметим, что Андрей писал свой канон на очень архаичном греческом языке, для его современников он тоже звучал наподобие церковнославянского. Просто в ту пору это был единственный литературный греческий – другой возник только в новое время. Поэтому язык канона был понятен всякому человеку, ходившему в школу, он привык к разбору и пониманию подобных конструкций, даже если в быту их не употреблял. Примерно так наши школьники способны понимать длинные предложения Толстого и необычные обороты Пушкина, хотя меж собой общаются, разумеется, совсем на ином языке.

Итак, что же делать, чтобы превратить подстрочник в перевод? Для начала – привести его в соответствие с нормами литературного русского языка – не жаргона, как иногда иронично предлагают противники перевода, а языка Толстого и Пушкина, благо, он всем нам прекрасно известен. Вот перевод о. Амвросия Тимрота: «О повивальных бабках ты слышала, несчастная душа, что должны были некогда убивать младенцев мужского пола – действие целомудрия; но теперь, как великий Моисей, пей молоко премудрости».

Это уже действительно перевод… но и в нем не всё понятно. Прежде всего, к чему относится «действие целомудрия»? Если не смотреть в греческий, не понятно, более того, несведущий может подумать, что так названо убийство младенцев (в конце концов, есть же псалом «на реках вавилонских», где избиение младенцев упомянуто как нечто весьма желанное)! Надо бы уточнить: убийству младенцев уподобляется убийство едва возникшего «деяния целомудрия», именно то, в чем кается грешник в Великий пост. И виноваты в этом, конечно, не повитухи, а он сам, потому и напоминает он об этом своей душе.

Кстати, о повитухах… А разве они кого-то убивали? Речь, конечно, идет об истории из первой главы библейской книги Исход: египетский фараон велел повивальным бабкам убивать новорожденных еврейских мальчиков. Однако Библия говорит ясно: «Но повивальные бабки боялись Бога и не делали так, как говорил им царь Египетский, и оставляли детей в живых».

А Андрей Критский ясно говорит: убивали (греческое слово κτεινούσας не оставляет никаких сомнений). Именно потому Тимрот и переводит «должны были некогда убивать», пусть неточно, но в соответствии с текстом Писания. Вот, кстати, еще один пример для тех, кто утверждает, будто Отцы до нас и за нас уже истолковали Библию и мы можем лишь повторять за ними: толкование здесь напрямую расходится с текстом. Примем только его – должны будем внести правку в Библию, и таких примеров немало.

Почему, кстати, Андрей так «неаккуратен» с текстом? Да просто потому, что он вовсе не рассказывает нам историю про повивальных бабок в Египте времен Моисея. Он берет этот образ, чтобы поведать о злоключениях собственной души. Важен не столько факт, сколько сама возможность такой ситуации: повитуха, призванная оберегать и принимать новую человеческую жизнь, может, оказывается, оборвать ее в самом начале, повинуясь приказу жестокого правителя. И точно так же поступает порой моя душа с самыми добрыми начинаниями, уничтожая их в зародыше.