Владислав Петрушко - Курс лекций по истории Русской Церкви

Вполне естественно, что «муж святой жизни» — митрополит Варлаам — возмутился предложением великого князя. Герберштейн очень дипломатично излагает дальнейшие события. Но если их сопоставить с нашими русскими источниками, то очевидным становится, что никакого добровольного ухода Варлаама с кафедры, о чем упоминает австрийский посол, не было. Он был насильственно сведен с митрополии Василием III. Государь считал, что раз он сам Варлаама на митрополию поставил, то вправе так же самостоятельно низложить его с кафедры. С осмелившимся перечить великому князю митрополитом — моралистом Василий III поступает вновь-таки по-византийски жестоко: после устранения с митрополичьей кафедры Варлаама отправляют в оковах в декабре 1521 г. в Спасо-Каменный монастырь на Кубенском озере, в те самые края, где подвизались старцы-нестяжатели. Есть смутные свидетельства о том, что позже Варлаам был приказу князя утоплен в озере, что, впрочем, не доказано.

Расправа над Варлаамом, столь внезапная и жестокая, позволяет предположить, что у князя были и другие причины для недовольства митрополитом. Возможно, уже тогда Василий мог впервые попробовать выяснить отношение Церкви к его разводу с Соломонией Сабуровой и повторному браку. Если дело обстояло именно так, то можно не сомневаться, что митрополит, известный своим нравственным ригоризмом, ответил решительным отказом повиноваться государю и в этом неблаговидном деле. В таком случае судьбе Варлаама и вовсе не приходится удивляться. Так с самого начала православного царства на Руси подтвердилось, что Третий Рим — это великая идея, которая, в первую очередь, ко многому обязывает. Если же духовного, глубоко христианского понимания этого вопроса нет, то гармонии в отношениях Церкви и государства ожидать не приходится.

Завершая рассказ о митрополите Варлааме, необходимо отметить такой интересный эпизод: на Руси при Варлааме вновь появился проповедник уже ниспровергнутого «жидовства» — некий Исаак Жидовин. Он попытался вновь возродить ересь. Что подвигло его на эту попытку, однозначно ответить трудно. Однако не исключено, что «жидовствующие», которые, судя по всему, из безопасного далека следили за всем происходящим на Руси, уловили напряженность в отношениях между государем и митрополитом. Быть может, почувствовали они и то, что нет уже в живых таких решительных борцов с ересью, как преп. Иосиф Волоцкий, скончавшийся в 1515 г. Возможно, еретики надеялись на мягкое отношение к себе со стороны митрополита-нестяжателя, памятуя о том, сколь терпимо относились к ним заволжские старцы. Однако показательно, что и нестяжатели, прежде выступавшие за мягкое отношение к еретикам, теперь многое передумали и изменили свои взгляды относительно наказания «жидовствующих». Кроткий аскет-нестяжатель преп. Максим Грек уже пишет по поводу Исаака целый «Инока Максима Грека совет к собору православному на Исаака жидовина, волхва, чародея и прелестника». В этом обращении к епископату Максим решительно требует показать ревность о вере и предать еретика в руки гражданских властей для казни, дабы он своим лжеучением не вносил смуты в умы русских людей.

Итак, Василий Иоаннович удалил митрополита Варлаама, после чего поставил на митрополию (опять-таки целиком самостоятельно, без соборного избрания) игумена Иосифо-Волоцкого монастыря Даниила. На этот раз государь утвердил во главе Русской Церкви вполне послушного своей воле человека. Даниил происходил из семьи простонародной, однако, сумел выдвинуться благодаря своим выдающимся способностям. О нем поначалу отзывались как о монахе строгой жизни. Это, впрочем, не мешало ему быть достаточно честолюбивым. Даниил стал непосредственным преемником преп. Иосифа Волоцкого на игуменстве в Волоколамском монастыре, однако был избран игуменом монастыря при особых обстоятельствах. Сам Иосиф перед своей кончиной предложил братии довольно обширный список из 10 кандидатов в игумены, наиболее, на его взгляд, достойных. Даниила среди них не значилось. Тем не менее, братия настояла на избрании Даниила. Причем, одним из мотивов был и такой, весьма странный: Даниил собирался уйти в другой монастырь и стать там игуменом. Безусловно, преп. Иосиф хорошо знал свою братию, и если не считал Даниила достойным игуменства, то неспроста. Но ради мира среди братии преподобный благословил нового игумена управлять обителью. Кстати, было игумену Даниилу тогда только около 30 лет.

А между тем, Волоколамский монастырь пользовался немалым вниманием со стороны великого князя Василия Иоанновича. Он любил съездить сюда на богомолье, а заодно и поохотиться. Даниил давно уже приглянулся великому князю своим умением угодить и быть послушным. Поэтому, когда наступил подходящий момент, государь поставил его в 1522 г. митрополитом. В это время Даниилу еще не исполнилось и 40 лет. Так что карьера им была сделана блестящая. Он возглавлял Русскую Церковь на протяжении 17 лет, до 1539 г. Василий III не ошибся, выбирая митрополита: другого такого послушного до раболепства иерарха Русская Церковь еще не знала. Второе, что отличало митрополита Даниила, это поразительная нетерпимость и мстительность по отношению ко всем, кого он считал своими идейными или личными противниками.

Аскеза, присущая Даниилу в монастыре, очень скоро сменилась придворным сибаритством, едва лишь митрополит водворился в Кремле. Сохранились свидетельства об изысканности стола иерарха, о богатстве его одеяний и пышности его двора. Герберштейн оставил о Данииле такое характерное замечание: «он был человек дюжий и тучный, с лицем красным — и что, по-видимому, он был предан более чреву, чем посту и молитвенным бдениям, — что когда нужно было являться в народе для служений, он придавал лицу своему бледность посредством окуривания себя серой». Митрополит, перед которым совершают каждение серой, — одна уже эта символическая деталь обещала Русской Церкви мало хорошего. Как показали дальнейшие события времени правления Даниила, так оно и оказалось.

Правда, исторический портрет митрополита Даниила нельзя живописать одними лишь черными красками. Поразительный контраст с его мало привлекательными деяниями составляют его литературные труды, которые показывают, что их автор был не лишен дарования духовного писателя. Хотя трудно понять, как все это сочеталось в одном и том же лице. Так, например, разрешив Василию III развод и повторный прелюбодейный брак, Даниил вскоре пишет замечательные произведения, посвященные обличению подобных поступков и апологии строгой моногамии.

Едва лишь став Предстоятелем Русской Церкви, Даниил предпринял действия, ставшие своего рода программными. Свою преданность Василию III, равно как и готовность действовать по указке великого князя, не считаясь с щекотливостью поручений, митрополит засвидетельствовал вскоре после своего поставления, когда вновь встал вопрос о завлечении в Москву Василия Шемячича. Даниил пригласил его в Москву, целовав крест и обещая Шемячичу неприкосновенность. То есть все то черное дело, от которого отказался Варлаам, Даниил с готовностью исполнил. Доверившись первосвятительскому слову, князь Шемячич приехал к Василию III в Москву, где, конечно же, был схвачен и посажен в заключение и вскоре уморен. Даниил же, как утверждал его современник боярин Берсень-Беклемишев, не только не стыдился своего поступка, но, напротив, радовался происшедшему и говорил, что Господь «избавил великого князя от запазушного врага Шемячича». Даниил, таким образом, совершил небывалое в истории Русской Церкви: он поставил ее на служение политическим целям государства. И хотя это было государство православное, «Третий Рим», но «Божие» и «кесарево» оказались в деятельности Даниила смешанными понятиями, что было явным симптомом духовного кризиса. Именем Церкви начинали обманывать, заключать в тюрьму, убивать и т. д. Русская православная теократическая идея, едва зародившись, оказалась сильно искаженной. И если бы не линия, которую впервые навязал Русской Церкви Василий III через Даниила, тирании Грозного с опричниной, многотысячными казнями и прочими мерзостями, вероятно, не было бы. Ее начало надо искать в том духе сервилизма, который, к сожалению, стал проникать все глубже в ткань церковного организма с этого времени. Это, конечно, не должно понимать в том смысле, что идея Третьего Рима оказалась ложной и гибельной. Никоим образом. Но и идеализировать нашу церковную и державную историю того времени также не нужно.