Дарья Болотина - Дивеево. История места и святынь. Наставления святых. Современная жизнь

«Страдая падучею болезнью, – рассказывала старица Феодосия Васильевна, – пришла я к батюшке Серафиму, он и говорит мне: “Ступай, радость моя, в Дивеево рыть канавку; эту канавку Сама Царица Небесная Своим пояском измерила, так что когда и Антихрист-то придет, то канавка эта не допустит его туда!” “Батюшка, – говорю я ему, – я ведь больна, вот так-то и так-то!” Выслушав, взял он меня за плечи и, нагнув главу мою, прочитал молитву. Тут же почувствовав себя совершенно здоровой, я поступила в обитель, и болезнь не возвращалась ко мне уже более никогда». [44] Там же.

Усилия Преподобного по устроению Мельничной общины, а также обилие чудесных, необычных благословений, которые он давал сестрам и попечителю общины, М. В. Мантурову, породили много толков. Все это стало причиной многочисленной и разнообразной клеветы, выпавшей на долю отца Серафима и его «сирот». Многим, в том числе части Саровской братии и священноначалия, казалось непристойным, что отец Серафим – монах – постоянно общается с девицами, принимает их у себя, всячески заботится о них. Ведь «сироты», составлявшие Мельничную общину, при жизни Преподобного не принимали даже монашеского пострига – они были мирянками, хотя и жившими по-монастырски. Кроме того, далеко не всем нравилось, что отец Серафим снабжает сестер всем необходимым – очевидно, за счет Саровской обители, думали они, считая чужую – монастырскую – копейку. Доводы же о том, что устроить общину повелела Сама Божья Матерь, далеко не всеми принимались во внимание.

Старица Евдокия Ефремовна (монахиня Евпраксия) так говорила о гонениях, которые претерпевал отец Серафим: «То всем уж известно, как не любили Саровцы за нас батюшку о. Серафима; даже гнали и преследовали его за нас постоянно, много-много делая ему терпения и скорби! А он, родной наш, все переносил благодушно, даже смеялся, и часто, сам зная это, шутил над нами. Прихожу я к батюшке-то, а он всем ведь при жизни-то своей сам питал и снабжал нас всегда с отеческою заботою, спрашивая: есть ли все? Не надо ли чего? Со мною, бывало, да вот с Ксенией Васильевной и посылывал, больше меду, холста, елею, свечей, ладану и вина красного для службы. Так-то и тут, пришла я, наложил он мне, по обыкновению, большую суму-ношу, так что насилу сам ее с гробика-то поднял, индо крякнул, и говорит: “Во, неси, матушка, и прямо иди во святые ворота, никого не бойся!” “Что это, – думаю, – батюшка-то, всегда, бывало, сам посылает меня мимо конного двора задними воротами, а тут вдруг прямо на терпение, да на скорбь-то святыми воротами посылает!” А в ту пору в Сарове-то стояли солдаты и всегда у ворот на часах были. Саровские игумен и казначей с братиею больно скорбели на батюшку, что все дает-де нам, посылает; и приказали солдатам-то всегда караулить да ловить нас, особенно же меня им указали. Ослушаться батюшку я не смела и пошла, сама не своя, так и тряслась вся, потому что не знала, чего мне так много наложил батюшка. Только подошла я, это, к воротам, читаю молитву; солдаты-то, двое, сейчас тут-де меня за шиворот и арестовали. “Иди, – говорят, – к игумену!” Я и молю-то их, и дрожу вся; не тут-то было. “Иди, – говорят, – да и только!” Притащили меня к игумену в сенки. Его звали Нифонтом; он был строгий, батюшку Серафима не любил, а нас – еще пуще. Приказал он мне, так сурово, развязать суму. Я развязываю, а руки-то у меня трясутся, так ходуном и ходят, а он глядит. Развязала, вынимаю все… а там: старые лапти, корочки сломанные, отрубки да камни разные, и все-то крепко так упихано. “Ах, Серафим, Серафим! – воскликнул Нифонт. – Глядите-ка, вот ведь какой, сам-то мучается, да и Дивеевских-то мучает!” – и отпустил меня. Так вот и в другой раз пришла я к батюшке, а он мне сумочку дает же. “Ступай, – говорит, – прямо к святым воротам!” Пошла, остановили же меня и опять взяли и повели к игумену. Развязали суму, а в ней песок да камни! Игумен ахал-ахал, да отпустил меня. Прихожу, рассказала я батюшке, а он и говорит мне: “Ну, матушка, уж теперь в последний раз, ходи и не бойся! Уж больше трогать вас не будут!” И воистину, бывало, идешь, и в святых воротах только спросят: чего несешь? – “Не знаю, кормилец, – ответишь им, – батюшка послал”. Тут же пропустят». [45] Серафим (Чичагов), сщмч. Летопись…

Все это вызывало много раздражения, недоумений и соблазнов. Полностью убедить всех, что Господу и Царице Небесной угодно, дабы отец Серафим занимался Дивеевской обителью, могло, по всей вероятности, только явленное Божие чудо. И по молитвам Преподобного оно произошло. Великий старец выбрал вековое дерево и помолился, чтобы оно преклонилось в знак Господнего определения. И правда, с утра увидели, что дерево словно кто-то вывернул из земли вместе с огромным корнем, и это во время абсолютно спокойной погоды. Существует много записанных историй, рассказанных «сиротами» Преподобного про это самое дерево. Так, Анна Алексеевна, одна из первых сестер обители, рассказывает следующее: «Была я тоже свидетельницею великого чуда с покойной сестрой обители, Ксенией Ильиничной Потехиной, впоследствии недолго бывшей начальницей нашей мельничной общинки, позже благочинной монастыря нашего, монахиней Клавдией. Приходит к батюшке Серафиму живописец Тамбовский, Саровский послушник Иван Тихонович. Долго толковал с ним батюшка, что напрасно блазнятся на него, что печется он о нас; что это он делает не от себя, а по приказанию ему Самой Царицы Небесной. “Помолимся, – говорит батюшка Серафим. – Мню, что древу этому более ста лет… – при этом он указал на дерево громадных размеров. – Простоит оно еще много лет… Аще же я творю послушание Царицы Небесной – преклонится древо сие в их сторону!..” – и указал на нас. “Так и знай, – продолжал о. Серафим, – что нет мне дороги оставлять их, хотя они и девушки! И если брошу я их, то и до Царя, пожалуй, дойдет!” Приходим мы на другой день, а батюшка-то и показывает нам это самое здоровое и громадное дерево, точно бурею какою вывороченное со всеми своими корнями. И приказал батюшка, радостный, весь сияющий, разрубить дерево и отвезти к нам в Дивеев».

Перед кончиной преподобного Серафима

Пришла раз к отцу Серафиму сестра Дивеевской общины Параскева Ивановна с другими сотрудницами из сестер же. Старец начал говорить им: «Я силами слабею; живите теперь одни, оставляю вас». Слушательницы, растроганные печальным рассказом о разлуке, заплакали; так со старцем и расстались. Однако, вспоминая эту беседу, они подумали, что он говорил не о своей смерти, а о том, что не может быть их попечителем из-за собственного преклонного возраста, поэтому предпочтет удалиться в затвор.

К моменту кончины святого Серафима в 1833 году Дивеевская обитель представляла собой две разнохарактерные общины, расположенные на расстоянии 100–150 сажен друг от друга. [46] Ок. 200–300 м.