Оксана Гор - Код завета. Библия: ошибки перевода

Наверное, это одна из наиболее известных евангельских сцен: Иисус спасает грешницу от неминуемой смерти. Слишком уж прост текст у Иоанна, на самом деле этот эпизод требует серьезнейшего разбора. Иначе мы окажемся во власти заблуждений об Иисусе. К сожалению, и дилетанты, и представители Церкви не единожды попадали в ловушку евангелистов.

Иисус встает на защиту прелюбодейки, вступая в открытый конфликт с книжниками и фарисеями. А ведь ему было прекрасно известно, что Моисей требовал за прелюбодеяние смертной казни – побития камнями. По Евангелию, фарисеи намеренно провоцируют Иисуса, чтобы затем «обвинить» его. Для чего? В надежде, что Иисус станет заступаться за женщину и его тоже можно будет забросать камнями как нарушителя ветхозаветного уклада?

С чего вы вообще взяли, что «жестокосердные» иудеи могли надеяться на то, что Иисус из сочувствия к кому-то начнет противопоставлять себя библейскому закону? Страшное заблуждение!

В эпоху Иисуса в «земле обетованной» действительным было только римское право. Если бы Иисус хотел следовать букве ветхозаветного закона, то он бы тоже потребовал забросать прелюбодейку камнями. И этим бы выступил против римских властей и законов. Более того, его требование побить блудницу камнями было бы расценено как призыв к восстанию против Рима. Вспомните, тот, кто противопоставлял старый, давно уже не действительный иудейский закон Моисея действующему римскому праву, считался мятежником, угрожающим римским властям. И мог ожидать только казни на кресте. Римляне не заставили бы себя долго уговаривать.

Своим добросердечием Иисус спасает не только жизнь блудницы, но и свою собственную жизнь. А также жизнь иудеев, бросивших ему вызов. Если бы они одержали над ним верх в данном споре, их бы наверняка распяли на кресте как мятежников. Всех поголовно.

Зачем она согласилась поехать на юг Франции, в это забытое богом и людьми местечко, да еще в сопровождении старого сумасшедшего? Маша не могла найти достойного ответа на поставленный перед собой вопрос. Пожалуй, всю вину следовало валить на склонность к авантюризму, явно передавшуюся от деда. Тем более что чем дальше она углублялась в дневник, тем больше и больше осознавала, насколько неспокойной и выдающейся личностью был ее дедушка. Надо же, живешь с человеком бок о бок всю жизнь и даже не подозреваешь о том, что он думает и чем интересуется. Да и Отто, старый провокатор, умел раздразнить аппетит познания.

– В этом местечке многое тайное всегда становится явным, – заявил он с апломбом.

И вот они уже трясутся в допотопном для Франции автобусе, с громилой водителем и кучей «божьих одуванчиков». В другой раз Маша с удовольствием наслаждалась бы и пейзажами за окном, и соседями, которые вкусно картавили и говорили, видимо, о нынешней деревенской жизни. Ведь люди, близкие к земле, не отравленные городским укладом, – именно они представляют ту самую соль земли, о которой говорят с таким пиететом и уважением. Какие холеные и улыбчивые, эти европейские старички, не чета российским, уставшим от жизни и потерянным в огромном бушующем мире. А за окнами мелькали пасторальные домишки, дворики, буйная растительность и местные жители. Затем виды стали напоминать альпийские предгорья, дорога запетляла. Машу даже начало подташнивать от нескончаемых поворотов. А Отто дрых в соседнем кресле как ни в чем не бывало.

Маша, устав от подсматривания за чужой жизнью из окна автобуса, потянулась, распрямляя затекшие ноги.

«Наверное, ничего-не-деланье, – подумала Маша, – продлевает жизнь, делает ее длинной, бесконечно длинной и порождает самодовольство».

Наконец автобус остановился. Отто встрепенулся, стащил с полки свой рюкзак и, словно юноша, соскочил с подножки на дорогу, будто и не спал минутой раньше:

– Дальше, милая фроляйн, ножками, ножками.

Девушка с несчастным видом выбралась из автобуса.

– И где эта ваше Лав-ла-нэ? – она разочарованно рассматривала непримечательные окрестности. Деревья, трава, и ни души. Неужели еще топать неизвестно куда?

– Ничего, милая, все не так плохо, сделаешь пару шагов, и ты уже на месте, – ободрил ее Отто и резво зашагал по тропинке.

Маша огляделась и помрачнела. И точно, прямо перед ней через зеленые кустарники, бурые проплешины земли и желтый тимьян вилась узкая тропка.

Подниматься пришлось минут десять. Потом дорога вывела на открытое место, и Маша увидела Лавланэ во всей красе. Лавланэ. Совсем маленькая деревенька, с двумя торговыми лавками и парой кафешек, откуда в эти теплые дни вытащили на улицу столики. Никого, безлюдье, только томный мохнатый пес посапывал у порога магазина.

– Что смотришь? – усмехнулся Отто. – Я в этих местах с 1929 года бываю постоянно. Ход времени тут остановился. Прогресс обошел стороной этот оазис спокойствия. Интернетом здесь, моя дорогая, и не пахнет. К счастью. А вон и мой домик.

Отто прибавил шагу. Маша, уставшая и голодная, плелась за ним.

Небольшой приземистый дом одиноко возвышался средь каких-то развалин. Серый камень стен сливался с горным склоном. Дом вне времени и пространства. Таким он мог быть в средние века, только вместо Отто здесь бы жили какие-нибудь трудолюбивые крестьяне. Вершины гор и свод неба существовали по тем же законам, что и старый Отто. Неторопливо. Бесконечно неторопливо.

Маша обернулась к старику:

– Зачем мы сюда приехали?

Отто остановился:

– После гибели Иисуса Мария Магдалина отплыла во Францию в эти места. Ее следы я искал здесь с 1929 года. Ее откровения об Иисусе. О Его пути.

Когда-то Сефорис был маленьким цветущим городком Галилеи, но Римское правительство покончило с мессианскими мечтами. Сефорис оказался втянутым в мятеж, потому что восставшие иудеи находились неподалеку от городка. Близость эпицентра восстания не могла остаться без последствий. Правда, революция была подавлена. Квинтилий Вар разрушил в 4 году до нашей эры галилейский город Сефорис.

Римляне полагали, что в Сефорисе скрываются предводители мятежников, желающие помочь приходу к власти мессианоподобного «царя иудейского». Многие города в Галилее были разрушены римскими легионами, но ни с одним из них не обошлись столь жестоко, как с Сефорисом: все его уцелевшие жители были взяты в плен и проданы в рабство.

Ирод Антиппа (4—39 год до нашей эры) отстроил Сефорис заново. И тот превратился в блестящую маленькую «метрополию», в которой мирно сосуществовали самые разнообразные представители той или иной культуры античного мира. В городских стенах Сефориса был даже свой театр, вмещавший около пяти тысяч человек. Кстати, отец Иисуса Иосиф тоже мог принимать участие в строительстве данного театра.