Вайолет Каммингс - Ноев ковчег и Свитки Мертвого моря

Швейцер (что вполне простительно) заблуждался в том, что касалось отсутствия общего эсхатологического движения, которое могло бы явиться историческим контекстом для Иоанна Крестителя и Иисуса. Сегодня мы знаем: такое движение существовало. Более того, идея, завладевшая Иисусом (что мессией должен быть «страждущий раб Божий», которому надлежит умереть во имя становления нового мирового порядка), получила довольно широкое распространение к тому моменту, когда Иисус обратил на нее внимание. Профессора Браунли и Дюпон-Соммер показали, что с довольно большой вероятностью идея мессианства была к этому моменту развита в Кумране, а Дюпон-Соммер даже связывал ее с Учителем Справедливости.

Обратимся теперь вместе со Швейцером к первоисточнику и посмотрим, как мессианство Иисуса описывается в Новом Завете.

Строго говоря, нигде в синоптических евангелиях мы не встречаем ясного и буквального указания на то, что Иисус с самого начала своего пастырства считал себя мессией. В то же время нельзя и исключить этого. В любом случае, как указывает Швейцер, пришло время, когда Иисус разослал своих учеников, чтобы объявить о наступлении Царства Божьего в Израиле, причем уточнил, что оно должно возникнуть еще до окончания их миссии. Его приказ, согласно евангелию, звучал следующим образом: «На путь к язычникам не ходите и в город Самарянский не входите; а идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева». Иначе говоря, он был мессией Израиля и планировал свою парусию на ближайшие недели. Но этого не произошло. И когда выяснилось, что этого не происходит, в нем случилась перемена, «преображение», и он стал говорить о том, что направляется в Иерусалим, чтобы претерпеть там страдания и смерть. Согласно Швейцеру, это было связано с тем, что он воспринял то, к чему, возможно, шел все время: уже упомянутую выше точку зрения, что мессией должен быть «страждущий слуга Божий», о котором ранее пророчествовали (Исайя), и лишь агонией своей он может способствовать появлению чудесного царства.

Исходя из новых документов и из их воздействия на наше понимание материала, которым мы уже располагали, как библейского, так и не библейского, это истолкование представляется правдоподобным. При этом, говорит Швейцер, только Иисус думал о себе как о мессии. Другие же считали его лишь пророком — предшественником мессии. Теперь мы знаем намного лучше, чем ранее, что такое ожидание пророка — предшественника было характерным для новозаветного мессианства и для того периода. Те, кто, подобно Кумранской общине, верил в Мессию, ожидали, что перед священником — мессией Аарона и потомком царя Давида — мессией Израиля им явится некий предтеча — пророк, который будет исполнять ту самую роль (как считали его последователи), которую и играл Иисус. Согласно евангелиям, этим предшественником должна была быть реинкарнация Илии.

Иоанн Креститель направлял из своей камеры посланцев к Иисусу, чтобы они узнали, не является ли он, Иисус, этим пророком. Иисус дал им довольно осторожный ответ. В сущности, вряд ли его слова вообще можно было считать ответом. Позднее, Иисус разъяснил части своих учеников («троим»), что Илией был сам Иоанн, пророк-предшественник, а он, Иисус, является мессией. Он попросил сохранить это в тайне. Но Петр, в порыве энтузиазма, проболтался, и об этом узнали все двенадцать. Именно этот секрет, говорит Швейцер, Иуда выдал иерусалимским священникам, что дало им идеальный предлог, чтобы разделаться с Иисусом.

Что говорить, повод обвинить в предательстве был хоть куда. Во-первых, исходя из иудаистских законов, Иисусу можно было предъявить обвинение в богохульстве; во-вторых, римские власти, которые не очень верили в «царство не от мира сего», вполне могли счесть «помазанника» претендентом на иудейский престол, бунтарем, желавшим стать царем. Подобных они уже видели достаточно; ни в одной провинции не было так трудно поддерживать порядок, как в Иудее. Так что священнослужители вполне могли положиться на римлян.

Теперь поговорим об Иуде. Почему он донес властям? Конечно, не за «тридцать сребреников». Вполне возможно, что, будучи смелее остальных, он отвел себе роль, весьма существенную для планов Иисуса. Дело в том, что, судя по тому, что говорил Иисус, он сам искал смерти, ожидая, что она приведет к его парусин: его явлению в качестве мессии. Так что когда Иуда позднее повесился, это явилось актом не раскаяния, а безутешного разочарования: парусин не состоялась, Иисус — не мессия.

Однако, говорит Швейцер, независимо от роли Иуды, Иисус сам сознательно навлек на себя смерть; это выглядит еще правдоподобнее в свете новых знаний. Приходится также признать, что смерть Иисуса не повлекла за собой возникновения мессианского царства. Может быть, следует заново вслушаться в трагические слова, прозвучавшие с креста: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?»

Тем не менее, согласно Новому Завету, его последователи не поверили в ошибку Иисуса. Они чувствовали, что он все еще жив, что он еще явится, хотя позже, но при жизни этого поколения. Их община постепенно формировалась в пределах большего сообщества, в их ожиданиях к ним присоединялись все новые приверженцы. Так возникло то, что канонически известно под именем иудейско-христианской церкви.

Что произошло с этой церковью? Сначала она была центром нового движения, тем более что находилась в Иерусалиме. К ней принадлежали ученики Иисуса, причем некоторые занимали видные посты. Но когда началась война, окончившаяся падением Иерусалима в 70 г. н. э., эта церковь перебралась в Пеллу, за Иордан. И тогда ее престижу пришел конец. Возможно, она некоторое время просуществовала еще в составе поздних эбионитов. В итоге можно сказать, что Иисусу не удалось стать мессией Израиля. В этом смысле его ожиданиям не удалось осуществиться, как в плане чудесном, так и естественно-историческом.

Тем временем, благодаря деятельности апостола Павла, происходил рост нееврейской церкви, на который Иисус никоим образом не рассчитывал. Центром ее стал не Иерусалим, а Рим. Вместо спасения «заблудшей овцы дома Израилева», было провозглашено искупление именем Иисуса всего Средиземноморья. Постепенно, как мы видели, эта нееврейская церковь стала элементом движения, которое привело в итоге к становлению христианства; последнее же вместо воплощения мечты о мессианском царстве вылилось в синкретическую систему на базе ряда религий, которой суждено было получить выражение в виде многочисленных сект и церквей.

Каково же в этом случае место Иисуса? Он, говорит Швейцер, оказывается человеком, который принадлежал своему времени, чье мышление совершенно отличалось от нашего, который верил в собственное мессианство, причем таким образом, который лишен для нас смысла. Иисуса никак нельзя превратить в учителя, чья мученическая гибель увенчала дело его жизни. Он был преисполнен мессианскими ожиданиями своей эпохи и считал себя избранным, дабы осуществить их.