Лев Толстой - ТОМ 24 — ПРОИЗВЕДЕНИЯ 1880—1884

Он прибавляет также еще одно слово, которое ясно показывает, что значение первого выходило далеко за пределы того, что обыкновенно называют довольством или богатством. Если спасение, уверенность в вечной жизни, доступ к царству Божию были бы лишь делом самих людей, их постоянных и неустанных усилий, их сил и их воли, то никто не достиг бы его. Всем им нужны содействие сил божественных, помощь святого духа, милостивая поддержка. Для Бога и чрев Бога всё возможно. Это место является одним из тех, которые особенно прямо доказывают, что евангелическое богословие, в том виде, в каком оно развито было Павлом, имеет свои корни в наставлениях самого Иисуса.

Выше (Лк. XVII, 10) мы читали, что человек не может требовать себе награды даже тогда, когда он исполнит до конца свой долг; здесь мы узнаем, что он на самом деле даже и не может его выполнить, если Бог не придет к нему на помощь. Оба эти текста дополняют друг друга.

Нужно растолковать всё так, что можно быть богатым, зная, что нищие дохнут с голоду, и быть христианином. И они уродуют учение и толкуют. А казалось бы, как решиться перетолковывать обратно то, что столько раз так ясно и настоятельно сказано.

Начинается Евангелие с того, что Иоанн бежит в пустыню, делается нищим, проповедует то, чтобы тот, у кого есть две одежды, отдал бы одну нищему, и у кого есть пища — тоже, и упрекает богатых за их богатство и жестокость.

По толкованиям церковным это значит только то, что Иоанн крестил, как-то мазал на царство Иисуса. А о богатстве и нищенстве, — это для красоты слога.

Иисус идет в пустыню нищим и борется с соблазном богатства, — это ничего не значит, это только дьявол искушает Бога.

Иисус возвращается в мир, отрекается от дома, семьи, собственности и сближается с нищими и проповедует нищим, — это ничего не значит. Это только показывает смирение Бога.

Иисус говорит, что Богу противны богатые жертвы, что он радуется только на любовь и милосердие людей друг к другу, — это только цитата из пророков. Иисус объясняет, что царствие Божие состоит в том, чтобы отречься от жизни плоти и жить духом, — это есть разъяснение отношений лиц св. троицы и больше ничего не значит.

Иисус, отвечая ученикам Иоанна, говорит, что нищие узнают о своем благе, — это тоже только для красоты слога сказано; наконец, Иисус говорит свою проповедь в ясных, доступных всем словах, прямо говоря, что должны делать люди, чтобы исполнить его учение. Проповедь эта и учеными и неучеными считается самым ярким и ясным местом Евангелия. И проповедь эту Иисус начинает словами: «Блаженны вы, нищие, бродяги, потому что ваше царство Божие, и несчастны вы, богатые, потому что вы дорожите наградой плотской». К словам этим прибавляется не вяжущееся ни с чем словечко τφ πνεύματί (ду хом ), и слова эти толкуют, как чувствительные фразы, относящиеся к смирению; а о том, что богатство, собственность есть источник зла, есть жестокость — об этом Иисус ничего не говорит. Это не Христос сказал, а Прудон. Прудон же всё врет, он социалист и безбожник. Во всей проповеди только разъясняется и утверждается это учение о нестяжании. В 5–й главе даются правила, которые ведут к тому, чтобы невозможна была собственность. Если прощать все обиды, не защищать своего, не судиться, не защищаться от врагов, то и не мыслима собственность. Все правила эти откидывают и признают только чувствительными фразами.

В главе 6–й сказано прямо: не собирайте, не копите ничего, т. е. не имейте ничего, а если будете копить, то не будете сынами Бога. Нельзя, сказано прямо: нельзя, невозможно соединить служение Богу и маммону. Ясно, что если соберешь, скопишь что-нибудь, то ты, что скопил, не отдал нищему. А нищие всегда есть. И потому нельзя копить и незачем копить, потому что ты во власти Бога. И скопишь-то помрешь. На завтра и то не заботься. Кажется, точно и ясно.

Но Иисус как будто предвидит, что люди захотят скрыть это, перетолкуют, и он прибавляет еще притчи: о пире, на который приходят только нищие, о неверном управителе, о богаче и Лазаре; со всех сторон перебирает и высказывает то же, что войти в царство Божие нельзя с собственностью. Нет, это только говорится обо всем другом, только не о моей кубышке, и богатство ничему не мешает, даже очень прекрасно.

Но мало всего этого, в беседе с юношею то же и то же высказывается уже с такою простотою и ясностью, что нельзя ничего перетолковать. Но они толкуют, выдумывают за Иисуса правила, клонящиеся к тому, чтобы кубышка была цела. Страшные напряжения изворотливости мысли и речи направлены на то, чтобы доказать эту возможность. Выдуман какой-то Эбион, которого никогда не было и который будто основал секту, признающую необходимость бедности для вступления в царство Божие. Эбион же значит πτωχός, т. е. то самое, чем велел быть Иисус, и ученики называли себя эбионами. Эбиониты, т. е. исполняющие учение, это — секта, а те, которые выдумали троицу и таинства и допускают богатство, суды, войны, это — истинные последователи. Первые ученики Иисуса, апостолы, не так понимали учение:

Все же верующие были вместе и имели всё общее.

И продавали имения и всякую собственность и разделяли всем, смотря по нужде каждого.

И каждый день единодушно пребывали в храме и, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца.

Хваля Бога и находясь в любви у всего народа. Господь же ежедневно прилагал спасаемых к церкви. Деян. Αп. II, 44–47.

У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее.

Апостолы же с великою силою свидетельствовали о воскресении господа Иисуса Христа; и великая благодать была на всех их.

Не было между ними никакого нуждающегося, ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного.

И полагали к ногам апостолов, и каждому давалось, в чем кто имел нужду. Деян. апостолов IV, 32–35.

Но нет, им хочется удержать кубышку и считать себя сынами царства.

Но бог с ними, с их кубышкою. Владели бы ею, но оставили бы в покое учение Иисуса. Учению этому нельзя следовать немножко: они сами говорят, что оно — истина. Если же оно истина, то истины немножко не может быть — истина или ложь. Для того, чтобы понимать истину немножко, надо уже совсем одуреть, как одурели люди мнимой науки: Ренан, Штраус, Баур, Рейс и все реторически рассматривающие религию.

Ренан, напр. («Апостолы», стр. 381), говорит:

Безусловная вера есть нечто совершенно для нас чуждое. Вне положительных знаний, имеющих, так сказать, осязательную точность, всякое мнение в наших глазах может иметь лишь приблизительную верность, заключая в себе часть истины и часть заблуждения. Часть заблуждения может быть сколь угодно малой, но она никогда не сводится к нулю, раз дело касается предметов нравственности, которыми затрагивается вопрос искусства, языка, литературной формы, личных отношений. Совершенно иначе смотрят на вещи люди узкого и упрямого ума, — каковы восточные люди. Глаз их отличается от нашего; это глазурный глаз мозаичных фигур, тусклый, неподвижный. Они могут видеть лишь… и т. д. и т. д.