Хусто Гонсалес - История христианства Том II. От эпохи Реформации до нашего времени.

Эмпирики утверждали, что истинным может быть только знание, основанное на опыте. Но Юм указывал, что никто никогда не видел и не испытывал того, что мы называем причинно-следственной связью. Например, мы видим, как бильярдный шар катится к месту, где лежит другой шар. Затем мы слышим стук и видим, что первый шар остановился, а второй покатился. Если мы проделаем этот опыт несколько раз, результат будет тем же. И мы говорим, что движение первого шара послужило "причиной" движения второго. Но на самом деле мы ничего подобного не видели. Мы видели всего-навсего ряд явлений, которые наш разум воспринял как причинно-следственную связь. Этот вывод человека, наблюдающего за рядом внешне взаимосвязанных явлений, основывается не на эмпирическом наблюдении. Это скорее результат психологической привычки. Таким образом, по определению самих же эмпириков, это – не рациональное знание.

То же самое можно сказать о понятии "субстанция". Мы говорим, например, что видим яблоко. Но на самом деле наши чувства воспринимают некие атрибуты: форму, цвет, вес, вкус, запах и так далее. Мы видим также, что эти атрибуты собраны в одном месте, как будто их что-то соединяет. И наш разум, следуя одной из привычек, в которых, по сути, нет ничего рационального, заявляет, что все эти атрибуты собраны в субстанции, которую мы называем яблоком. Но опять же мы не увидели саму субстанцию. Чистый разум не дает нам оснований утверждать, что существует такое понятие, как субстанция, в которой собраны воспринимаемые нами атрибуты. Критика эмпирического рационализма положила конец деизму. Если в причинно-следственной связи нет по-настоящему рационального начала, теряет смысл деистское доказательство бытия Бога, а именно, что кто-то должен был послужить причиной существования этого мира. Равным образом, если у нас есть рациональные основания говорить только об атрибутах, но не о субстанциях, не имеют особого значения такие понятия, как "душа" и "Бог".

Тем временем во Франции и в других континентальных странах развивались новые философские направления. Выдающимся представителем новой философии был Франсуа Мари Аруэ, более известный под литературным псевдонимом "Вольтер". Из-за своих политических взглядов он сидел в Бастилии, жил в эмиграции в Лондоне и на несколько лет вынужденно обосновался в Швейцарии. Но чем больше французские власти старались пресечь распространение его воззрений, тем большим восхищением он пользовался у своих сограждан. Он был противником любого фанатизма. Наблюдая за гонениями на французских протестантов в последние годы правления Людовика XIV, он пришел к убеждению, что такие преследования аморальны и что они навсегда запятнали имя Короля-Солнце. Прочитав сочинения Локка о политической и религиозной терпимости, он принял его взгляды и посвятил их пропаганде свое остроумие и свой литературный талант. Но его не убеждал модный тогда оптимистический рационализм. Он говорил, что картезианство похоже на хороший роман, в котором все правдоподобно, но нет ничего правдивого. Он также высмеивал английских деистов за их утверждения, что они знают о Боге и душе больше, чем дано знать человеческому разуму.

Таким образом, Вольтер и его последователи были рационалистами на свой лад. Объектами его сатиры, которую он обращал и против самого себя, стали все модные тогда философские системы. Но он верил в полезность разума как здравого смысла, которому надо следовать в жизни. Кроме того, он утверждал, что история человечества представляет собой не более чем историю прогресса в понимании самих себя и человеческих институтов, а также усилий по приспособлению к этому все более ясному пониманию. Это, в частности, относится к прогрессу в понимании и защите прав человека. Предназначение монархии как одной из необходимых форм управления – обеспечивать благо не монархов, а подданных, права которых следует уважать и защищать. Высказывание и распространение таких идей сделали Вольтера одним из предтечей Французской революции.

Один из современников Вольтера Шарль Луи де Секонда, барон де Монтескье использовал рациональные принципы при разработке теории государственного управления. В результате он пришел к выводу, что республиканская форма правления гораздо разумнее по сравнению как с деспотизмом, опирающимся на политику террора, так и с монархией, основанием которой служит предрассудок, называемый "честью". Власть развращает, поэтому Монтескье предлагал разделить ее на три уравновешивающие и ограничивающие друг друга ветви: законодательную, исполнительную и судебную. Таким образом, уже к 1748 году, то есть за несколько десятилетий до Американской и Французской революций, Монтескье выдвигал некоторые из основополагающих теоретических положений, которыми они вдохновлялись.

Примерно в то же время с не менее революционными идеями выступал Жан Жак Руссо. По его мнению, то, что мы называем "прогрессом", на самом деле таковым не является, ибо в действительности человечество все больше отходит от своего естественного состояния и впадает в искусственность. В области политики это означает, что нам надо вернуться к изначальному порядку, целью которого было служение подданным путем поддержания справедливости и свободы. Правители – по сути, служащие народа, и их задача должна заключаться в защите свободы и справедливости. Что касается религиозной сферы, Руссо утверждал, что догматы и установленные институты отражают разложение, характерное для так называемого человеческого прогресса, и что необходимо вернуться к естественной религии, выражающейся в вере в Бога, бессмертие души и нравственный порядок.

Таким образом, разными путями и не во всем соглашаясь друг с другом, эти философы придали французскому рационализму особые черты. Они избегали умозрительных полетов фантазии, свойственных другим рационалистам, и сосредоточивали внимание на социальных и политических проявлениях разума, понимаемого как здравый смысл. Тем самым они готовили путь для Французской революции.

Философские течения XVII и XVIII веков подверглись сокрушительной критике со стороны Иммануила Канта, одного из величайших философов всех времен. Он твердо верил в рационализм, пока, как он сам говорил позднее, не пробудился от "догматического сна" после прочтения работ Юма. Для картезианства камнем преткновения стала проблема взаимодействия субстанций, которую оно так и не разрешило. В конце концов картезианскую теорию о врожденных идеях развил Лейбниц, для которого врожденными являются все идеи, а между разумом и реальным миром нет никакой взаимосвязи. Эмпиризм же подвергся критике со стороны Юма, заявившего, что если подлинным можно считать только знание, приобретенное через опыт, не существует подлинного знания по таким коренным вопросам, как причинно-следственная связь и представление о субстанции.