Джеймс Данн - Единство и многообразие в Новом Завете Исследование природы первоначального христианства

Следует отметить еще одно. Христианские гностики обычно приписывали свое тайное учение Иисуса тем беседам, которые он якобы вел в течение длительного времени после воскресения (так в "Книге Фомы Атлета" и "Пистис Софии"). Евангелие от Фомы поэтому необычно: оно пытается использовать предание об Иисусе как средство передать Его учение. В самом деле, похоже, что в гностических кругах отсутствовала потребность рассматривать учение Иисуса как "изречения мудрых" — несмотря на свободу, с которой гностики подходили к редактированию и исправлению предания. Они предпочли полную свободу, которую предполагал литературный жанр "диалогов после воскресения" [522] J. А. Т. Robinson, Trajectories, pp. 82–85, 102–103; ср.: J. D. Turner, Ά New Link in the Syrian Judas Thomas Tradition', Essays on the Nag Hammadi Texts in Honour of A. Böhlig, ed., M. Krause, Leiden 1972, pp. 115–116. См. также S. Kloppenborg, The Formation of Q, Fortress 1987. . Возможно, гностицизм отказался от стиля Евангелия от Фомы потому, что в какой‑то степени такой материал мог быть соотнесен с преданим об Иисусе, зафиксированном в другом месте, и чем тщательнее они его редактировали, тем менее правдоподобным он становился. В то же самое время "диалоги после воскресения" такому пересмотру не подвергались. Во всяком случае, гностицизм мог представлять свои идеи как учение Иисуса в течение длительного времени, лишь отделяя воскресшего Христа от земного Иисуса и не пытаясь показать связь Иисуса из преданий с небесным Христом их веры.

Короче говоря, "критерий" отождествления человека Иисуса с прославленным Христом отчасти объясняет уязвимость Q для гностической редакции, a Q отчасти объясняет, почему этот критерий обрел такую форму у Марка не только как отождествление учителя Иисуса и грядущего Сына Человеческого, но и как непрерывную жизнь Сына Человеческого, который должен пострадать и умереть, прежде чем Он будет воскрешен и прославлен.

63.1. В церковной традиции Павел является непоколебимым защитником ортодоксии. Именно такой образ Павла чтила великая Церковь примерно со времен Иринея. Для тех, кто знаком только с этой традицией, вынесенная в заглавие параграфа характеристика Р. Райценштайна (R. Reitzenstein) [523] The Hellenistic Mystery‑Religion, 3–е изд. 1927, англ. пер.: Pickwick 1978, p. 84. может вызвать шок. Но на самом деле в ряде вопросов Павел поддерживал взгляды, свойственные скорее еретикам–гностикам, чем Отцам Церкви. Позвольте мне подтвердить это на некоторых ключевых примерах.

а) Валентиниане неизменно утверждали, что их богословие основано на Павле и что он

в своих письмах использовал основные понятия их системы образом, достаточно ясным для любого, кто умеет читать… Учение Валентина невозможно без писем Павла точно так же, как и без пролога к четвертому Евангелию. Неслучайно все валентиниане предпочитали Павла — как проповедника тайной мудрости, который высказывался наиболее ясно [524] Т. Zahn, цитируется Ваиег'ом, Orthodoxy, pp. 224–225. См. также E. Н. Pagels, The Gnostic Paul, Fortress 1975, pp. 1–3. Валентиниане обладали наиболее значительной гностической системой во II и III вв. н. э. .

Они могли ссылаться на Гал 1:12,15–16, где Павел утверждал, что получил Евангелие в непосредственном откровении от Бога, а не от людей. Подчеркивание Павлом того, что его благовестие получено не от иерусалимских апостолов и их традиции, использовалось гностиками II в. для оправдания расхождения их взглядов с церковной традицией ортодоксальных Отцов (ср. Еф 3:3). Подобным образом валентиниане могли оправдывать свое разделение людей на πνευματικοί и πσυχικοί ссылкой на Павла (1 Кор 2:13–14). Более того, они могли привести слова Павла о том, что, вопреки насмешкам коринфских оппонентов, он проповедовал мудрость среди совершенных (1 Кор 2:6, ср. 2 Кор 12:4) как оправдание тайной мудрости, которой они обучали посвященных [525] Pagels, Paul, pp. 57–58, 101–103, 121. См. также В. A. Pearson, The Pneumatikos‑Psychikos Terminology in I Corinthians, SBL Dissertation Series 12, 1973, pp. 59, 66–67, 71, 80–81; «Намного более значимым апостольским авторитетом для гностиков обладал апостол Павел» (р. 84). . У. Шмитальс (W. Schmithals) поэтому не так уж не прав, когда пишет о Гал 1:12: "Это типично гностический довод. Гностический апостол характеризуется не неразрывностью традиции через апостольское преемство, но непосредственным духовным призванием" [526] W. Schmithals, Paul and the Gnostics, англ. пер.: Abingdon 1972, p. 29. , и об отрывке из Первого послания к Коринфянам: "В 2:6 -3:1 мы находим точное выражение гностического подхода" [527] Schmithals, Gnosticism, p. 151. . Таким же образом валентиниане ценили Послание к Ефесянам за то, что оно раскрывает "тайну духовного искупления" [528] Pagels, Paul, p. 115. . По–видимому, они возводили свое представление об зонах к Посланиям к Ефесянам и Колоссянам [529] Bauer, Orthodoxy, pp. 234. Мы можем также восстановить, что иудеохристианин из «Бесед» Псевдо–Климента, критиковавший Павла в образе Симона Волхва (выше, с.241), и есть тот самый человек, кого Иустин, Иегесипп и Ириней считали самым первым гностиком. .

б) Величайший паулинист первых веков нашей эры — Маркион. Некоторые даже называют его величайшим паулинистом всех времен, по крайней мере в том смысле, что наибольшее значение он придавал Павлу. Во всяком случае, он был "первым систематическим собирателем наследия Павла" [530] Bauer, Orthodoxy, pp. 221. . Ключевым элементом богословия Маркиона, возможно ключом ко всей его системе, была антитеза между законом и Евангелием [531] Тертуллиан, Против Маркурия, — «особым и основным делом Маркиона является разделение Закона и Благодати» (1:19). . Эту антитезу он заимствовал непосредственно у Павла. Несомненно, Павел иногда очень остро противопоставлял закон и Евангелие, веру и дела: особенно в 2 Кор 3:6 — "буква убивает, а Дух животворит" (см. также Рим 5:20, 7:6, Гал 3:2–3). Именно этот контраст между ветхим законом, как символом осуждения и смерти, и новым законом благодати и жизни послужил отправной точкой для радикальной враждебности Маркиона к Ветхому Завету, его закону, религии и Богу (ср. 2 Кор 4:4 — "бог мира сего") [532] См. также: Е. С. Blackman, Marcion and his Influence, SPCK 1948, p. 107. . Не нужно удивляться и утверждению Дж. Дрейна (J. W. Dräne) о том, что "выраженное в Послании к Галатам отношение Павла к закону можно вполне справедливо назвать явно гностическим" [533] Drane, Paul, p. 112; см. также pp. 100, 112–113, 114, 119. Дрэйн (Drane) не распространяет свое замечание о Павле на Маркиона; да и довольно спорно было бы называть Маркиона гностиком в узком смысле этого слова, но Маркион, все же, использует некоторые идеи, которые представлены, помимо него, в гностицизме. См. также H. D. Betz, 'Spirit, Freedom and Law: Paul's Message to the Galatian Churches', Svensk Exegetisk Arsbok, 39, 1974, pp. 159–161. .

в) Мы уже отождествили враждебную Павлу партию в Коринфе с гностически настроенной группировкой внутри христианской церкви этого города (выше, § 61.1). Следует отметить, однако, такой поразительный факт: в некоторых вопросах Павел явно симпатизирует коринфским гностикам. В частности, он соглашается с теми, кто "имеет знание" о том, что идолы — ничто и христиане свободны есть все (10:26, ср. Рим 14:14,20), хотя и желает ограничить свою свободу ради "немощных" (1 Кор 8:13, 10:28–29, ср. Рим 14:13–21). Он высоко ценит духовные дары (πνευματικά), хотя предпочитает слово χαρίσματα и считает, что коринфяне сильно преувеличили важность глоссолалии (1 Кор 12–14). Себя он желает называть πνευματικός, как подтверждение того, что проповедует мудрость среди совершенных, отрицая право так называть других членов общины, хотя и по иным, чем гностики, причинам (2:6–3:4). Заметим и то, что сам Павел был строго аскетичен в отношении к браку и своему телу (1 Кор 7, 9:27) Этот аскетизм, возможно, принимали и некоторые коринфские гностики. Наконец, вспомним, что, хотя Павел явно не разделял принятый в Коринфе взгляд на крещение (см. выше, § 39.5), он не спорит с ним и не осуждает его (см. выше, § 5.3). Он вполне готов говорить о вечере Господней как "приобщении" к телу и крови Христовой (10:16). Первое послание к Коринфянам дает основание Дж. Херду (J. С. Hurd) утверждать, что коринфские оппоненты Павла, с которыми он спорит, просто оставались верны энтузиазму первых проповедей Павла, когда он представлял благовестие как "знание" и "мудрость" и более высоко ценил глоссолалию [534] Hurd, I Cor., ch. 8; ср. с предположением Дрэйна (Dräne) о коринфских оппонентах Павла, которые «фактически ссылались на его утверждения из Послания Галатам для доказательства своих собственных положений» (р. 61). Этот тезис, хотя и содержит ценные интуиции, не обоснован. . Даже если это заключение выходит за рамки непосредственных свидетельств мы, по крайней мере должны согласиться, что коринфские ошибки во многом были односторонним развитием идей самого Павла [535] Маловероятно, что Павел был обязан хорошо разработанной гностической системе в виде мифа о Софии в 1 Кор 2 (см. выше, прим. 19); и если в 1 Кор 15: 44 усмотрима некоторая осведомленность в гностических спекуляциях на тему Первого человека (однако см. Dunn, Christology, pp. 123— 125), Павел стремится скорее исправить их, чем просто заимствовать. См. развернутое обсуждение в кн.: L. Schottroff, Der Glaubende und die feindliche Welt, Neukirchen 1970, chs. 4–5; ср.: Pearson, The Pneumatikos‑Psychikos Terminology in I Corinthians, chs. 3–4. .