Джеймс Данн - Единство и многообразие в Новом Завете Исследование природы первоначального христианства

Работа над вторым изданием (1990 г.) проходила в условиях большой занятости, поэтому я внес лишь некоторое число уточнений и дополнений и в отдельных случаях изменил композицию. И сейчас другие дела не позволяют мне переработать книгу более обстоятельно. Мне кажется, в такой переработке и нет особой надобности. Скажем, в части I я максимально опираюсь на первоисточники. То есть я не считал своей основной задачей анализ научной литературы: это быстро сделало бы мою книгу устаревшей (рецензии быстро устаревают). Я хотел, чтобы первоисточники говорили сами за себя, чтобы читатели увидели богатство и разнообразие новозаветного материала. Здесь я использовал тот же подход, что и при работе с синоптическими Евангелиями: сначала описать различия, а затем осмыслить их значение. Поскольку текст не меняется, то не меняется и присущий ему характер единства и многообразия; соответственно такие описания могут с одинаковым успехом работать для разных поколений экзегетов. Конечно, если бы я писал книгу в наши дни, то что‑то сделал бы иначе: использовал бы другой язык, проставил ссылки на актуальные научные споры. Однако большая часть новозаветных текстуальных данных и примеров осталась бы прежней. Ибо анализ именно этих текстов обратил мое внимание на проблему единства и многообразия. Такое отношение у меня сохраняется и поныне. Одним словом, серьезная переделка книги потребовала бы массы сил, не принеся особой пользы [7] Так я оправдываю свою неспособность проделать более скрупулезный труд! .

Что касается части I, лучшие работы по многим ее темам были написаны еще в середине XX в., вызвав дебаты, которые спустя несколько десятилетий поугасли. Это следующие темы: апостольская проповедь (Ч. Г. Додд), первоначальные вероисповедные формулы (О. Кульман, В. Крамер), роль традиции (А. Хантер), использование Ветхого Завета (Э. Эллис, В. Линдарс), служение (Э. Швейцер, У. Брокгауз), литургия (Г. Деллинг, К. Венгст), таинства (Дж. Бизли–Меррей, И. Иеремиас). Аналогичным образом вопросы о роли опыта в Новом Завете, поставленные активно развивающимися пятидесятническим и харизматическим движениями, во многом повисли в воздухе, не получив полного разъяснения. Конечно, последующие научные работы в данных областях углубили наше понимание многих проблем и четче расставили акценты, — я дал соответствующие ссылки в библиографии, — но старые классические исследования уже достаточно остро ставили проблему единства и многообразия (если даже не с большей остротой, чем нынешние). Скажем, моя собственная книга об устном характере преданий об Иисусе показывает, что наши прежние воззрения на роль традиции в первоначальных церквах грешили упрощенностью [8] См. выше примечание 3. , но мой базовый подход к единству и многообразию не изменился. Другой пример: в 1990–е годы получил активное развитие социологический подход к Новому Завету [9] См. второе издание, pp. xvi‑xvii (русский перевод — Джеймс Данн, Единство и многообразие в Новом Завете, ББИ, 1997, сс. 14–15). , активно применявшийся, в частности, при экзегезе 1 Кор [10] См. особенно Е. Adams and D. G. Horrell, eds., Christianity at Corinth: The Quest for the Pauline Church, Westminster 2004. , — однако вопрос о том, что объединяло такое социальное многообразие под вывеской "христианство", остается преимущественно богословским (или, если угодно, идеологическим). Ричард Хейз показал, что вопрос об использовании Ветхого Завета в Новом Завете включает проблему намеков и аллюзий [11] R. B. Hays, Echoes of Scripture in the Letters of Paul, Yale 1989; см. также особенно F. Watson, Paul and the Hermeneutics of Faith, T. & T. Clark International 2004. , — но это лишь усиливает вопрос о том, до какой степени Ветхий Завет был авторитетен и почему. Мне почти нечего добавить к тем пояснениям относительно части I, которые я сделал в предисловии ко второму изданию. И мне кажется, что эта часть более или менее удовлетворительно ставит вопрос о новозаветном единстве и многообразии.

Даже последняя глава части I ("Христос и христология"), где вопрос о том, когда Иисуса начали почитать и понимать как Б/бога, был заново поставлен в последние годы [12] См. особенно L. W. Hurtado, Lord Jesus Christ: Devotion to Jesus in Earliest Christianity, Eerdmans 2003. , вправе сохранить прежний вид: сейчас я кое–где высказался бы осторожнее, но в целом эта глава достаточно адекватно рассказывает о способах/понятиях/титулах, с помощью которых осмыслялась и выражалась словами единая реальность Иисуса. Некоторые ученые по–прежнему недовольны упором, который я делаю на тот факт, что Новый Завет объединяет именно "единая реальность Иисуса": по их мнению, этого недостаточно. Еще в предисловии ко второму изданию я попытался отослать таких критиков к соображениям, высказанным в первом издании, но, очевидно, я их не убедил [13] См. второе издание, p. xxi (русский перевод — Джеймс Данн, Единство и многообразие в Новом Завете, ББИ, 1997, с. 19). . Могу лишь повториться: хотя Христос — далеко не единственное, что объединяет новозаветные тексты, именно этот аспект обеспечивает в каждом случае христианскую специфику. Именно убеждение, что Иисус из Назарета, распятый и воскресший, продолжает определять наше (человеческое) отношение к Богу, принятие нас Богом и совместную жизнь для Бога, делает все в Новом Завете (и христианстве) христианским; именно оно связывает религиозное, социальное и литературное многообразие Нового Завета в единое целое.

В Предисловии ко второму изданию я посетовал, что мне не пришло в голову включить в первое издание главу по этике. Сейчас, наверное, включать ее поздновато: нарушится формат книги. Обозначу лишь некоторые материалы и темы, которые могли бы войти в такую главу [14] Среди современных исследований см. М. Bockmuehl, Jewish Law in Gentile Churches: Halakhah and the Beginning of Christian Public Ethics, T. & T. Clark 2000; R. B. Hays, The Moral Vision of the New Testament: A Contemporary Introduction to New Testament Ethics, HarperSanFrancisco 1996; R. N. Longenecker, ed., Patterns of Discipleship in the New Testament, Eerdmans 1996; E. Lohse, Theological Ethics of the New Testament, Fortress 1991; W. A. Meeks, The Origins of Christian Morality: The First Two Centuries, Yale University Press 1993; W. Marxsen, New Testament Foundations for Christian Ethics, Fortress 1993; W. Schräge, The Ethics of the New Testament, T. & T. Clark 1988; J. Starr and T. Engberg‑Pedersen, eds., Early Christian Paraenesis in Context, BZNW 125, de Gruyter 2004. .

Безусловно, объединяющим мотивом следует считать заповедь любви: согласно Евангелиям, Иисус сформулировал обязанность человека перед Богом в категориях "Шема" (Мк 12:28–31пар.), а обязанность перед другими людьми — в категориях заповеди любить ближнего как самого себя (Лев 19:18). Аналогичные места мы находим у Иакова (2:8) и Павла (Рим 13:9; Гал 5:14). Образец такой любви, выказанной самим Иисусом, был, очевидно, одним из объединяющих и очень важных факторов в церквах Нового Завета [15] В "Единстве и многообразии" я на этом подробно не останавливался, но неоднократно упоминал — см. глава 2 (3.5, 4.7, 6.3), глава 4 (17.3), глава 6 (31.1), глава 9 (46.3), глава 11 (58.3), глава 12 (61.1, 63.3, 64.3, 65.4), глава 13 (66.2), глава 15 (75.1). См. также V. P. Furnish, The Love Command in the New Testament, Abingdon 1972; J. Piper, 'Love your Enemies': Jesus' Love Command in the Synoptic Gospels and the Early Church Paraenesis, SNTSMS 38, Cambridge University Press 1979; T. Söding, Das Liebesgebot bis Paulus. Die Mahnung zur Agape im Rahmen der paulinischen Ethik, Aschendorff 1991. . Следует, однако, отметить и многообразие: Деяния Апостолов об этом не говорят, а Иоаннов корпус понимает любовь к ближнему как любовь к брату.