Георгий Михайлов - Нравственный образ истории

Пустив слух, будто Глинские не только спалили Москву, но и татар из Крыма вызвали, мятежные бояре начали вооружать чернь. Только готовились они не к отражению набега, а к попытке переворота. На заседании думы, 23 июня, заговорщики прямо обвинили в поджоге царскую родню. На Кремлёвской площади уже бушевало вече. Бояре кричали: «Кто сжёг Москву?» Наёмники в толпе отвечали: «Глинские!» Юрия Глинского, пытавшегося укрыться в Успенском храме, выволокли и забили камнями. Толпа кипела, знать руководила беспорядками. Шла репетиция грядущей «великой смуты».

Несколько суток Москва оставалась в руках вооружённой черни. Государь (26 июня) выехал на Воробьёвы горы в загородный дворец. Там он рассчитывал укрыть оставшихся в живых своих родственников по матери. Однако 29 июня мятежники направились туда же. Впереди толпы шёл палач. И тогда, уже второй раз в жизни, юный Иоанн показал себя Грозным Царём. Залпом артиллерии бунтовщики были рассеяны, остальное довершили послушные Царю стрельцы. Порядок в столице быстро восстановился.

Дело о пожаре и народном возмущении не расследовалось. Бояр, зачинщиков мятежа, Иоанн не наказал. Но дума с той поры потеряла всякое значение. Вельможам Царь перестал доверять. Партия Шуйских устранилась от дел, заодно с Глинскими. Старицкий с Курбским остались вне подозрений, ибо были хитрее других. А непосредственно у трона оказались временщики «разночинцы»: неродовитый Алексей Адашев и поп Сильвестр (из Благовещенской церкви), которые возглавили малый синклит (по-гречески - совет приближённых монарха). В историю этот «орган власти» вошёл под названием «избранной рады» . Так на литовский (южнорусский) манер окрестил сей совет князь-изменник Андрей Курбский, до своего побега в Литву игравший в «раде» заметную роль. Незаметно же Курбский со Старицким князем Владимиром направляли действия своих «марионеток» Адашева и Сильвестра.

Владимир Старицкий, двоюродный брат Государя Иоанна, был сыном того самого князя Андрея Иоанновича (младшего из братьев Василия III), который за крамолы против Елены Глинской окончил дни свои в темнице. Жена князя Андрея, Евфросиния, и сын, Владимир, освободились из заточения около 1540 года. Десятилетний Иоанн IV, по ходатайству И.Ф.Бельского, вернул Старицким их родовой удел и прежние привилегии. Однако благодарности в виде верности или хотя бы примирения от этих родственников юный Государь не дождался. Более того, коварный князь Владимир Андреевич решил воспользоваться расположением державного и его малолетством, чтобы в дальнейшем завладеть престолом. С этой целью он «втёрся» в доверие к Иоанну, а затем начал подставлять ему своих людей.

Первым к Царю (ещё в его отрочестве) был приставлен Алексей Адашев. Н.М.Карамзин называет Адашева «прекрасным молодым человеком... земным ангелом». Церковь же учит, что все ангелы , кроме Небесных Божиих - суть бесы, а лесть - оружие диавола. Каков был «ангел» Адашев, мы скоро увидим, но прежде расскажем о его сообщнике попе Сильвестре. Этого Старицкий подослал к уже 16-летнему Государю.

По версии Карамзина, Сильвестр приблизился к Царю сам во время Пожара Московского. Он будто бы «с поднятым угрожающим перстом с видом пророка, и гласом убедительным возвестил ему [Иоанну], что суд Божий гремит над главою царя легкомысленного и злострастного». Разумеется (по Карамзину), от таких «убедительных гласов» «порочный» юноша затрепетал. А кликушествующий поп «потряс душу и сердце, овладел воображением, умом юноши и произвёл чудо: Иоанн сделался иным человеком». Подразумевается, человеком хорошим , будто Царь таковым не был от рождения. Но более того, хорошим Иоанн оставался всего несколько лет, пока в Кремле заправляли временщики. Когда же Царь возмужал, и заговорщики получили по заслугам, тогда у Карамзина Грозный вновь обратился в «легкомысленного» и «злострастного» тирана. Прямо, как в сказке. Но может быть, это сам Николай Михайлович, словно поп Сильвестр, пытается «овладеть» нашим воображением, когда говорит, что «смиренный иерей» (Сильвестр) совершенно бескорыстно «стал у трона, чтобы утверждать, ободрять юного венценосца на пути исправления»?..

Только кого на самом деле требовалось «исправлять»? У других историков образы временщиков отнюдь не так благовидны, как у Карамзина. По Валишевскому, например, поп Сильвестр показал себя у власти «ловким царедворцем с повадками пророка». У Нечволодова он «очень властный и мелочный». А сам Иоанн Грозный, вспоминая о своей юности, с горечью пишет: «Подружился он [Сильвестр] с Адашевым и начали советоваться тайком от нас, считая нас слабоумными, мало по малу начали... бояр в свою волю приводить, снимая с нас власть». Так за этим и подсылал их к Иоанну Владимир Старицкий. По смерти двоюродного брата он вполне мог наследовать престол, так как родного брата Государева бояре в расчёт не брали. Юрий был немощен и действительно мало умён. Устранить его в любой момент для Старицкого не составляло труда, но в том даже не было необходимости.

Цель заговора удельных князей состояла не в замене одного самодержца другим, а в смене системы управления страной. Иоанн был молод. Бояре ещё надеялись «обломать» его, думали, что временщикам удастся то, что не удалось бывшей думе - то есть отвлечь Государя от дел, ограничить его власть законодательно, чтобы потом разделить Державу на уделы. В случае провала плана и неподчинения Царя синклиту предполагался переворот. Старицкий был готов на роль «царя боярского». Его наметили в преемники. Курбский, один из главных изменников, чаял возвращения себе Ярославских владений своих предков и всего Заволжья; Шуйским отошли бы тогда земли Владимиро-Суздальские, и так далее. Державу, собиравшуюся веками, князья готовы были развалить в угоду своим корыстным интересам. В задачу синклита входила предварительная перестройка: требовалось посадить своих людей наместниками, судьями, приказными, над войсками поставить своих воевод. Одним словом, создавалось правительство разрушителей, во главу которого князья поставили Сильвестра и Адашева.

«На какие стороны преобразований Иоанна имел влияние Адашев, к сожалению, неизвестно, - говорит А.Д.Нечволодов, - но он, как начальник Челобитного Приказа (по-нашему - канцелярии)... имел, разумеется, непрерывные и постоянные связи с Государем». Не играя самостоятельной роли в интриге Старицкого и Курбского, «избранная рада» вела игру с Царём, и временщики заботились, чтоб Иоанн IV не смел без них шагу ступить, и мыслить не мог без их ведома. «Сильвестр, - пишет Н.И.Костомаров, - вмешивался даже в его [Государя] супружеские отношения. При этом опекуны Ивана старались, по возможности, вести дело так, чтобы он не чувствовал тягости опеки и ему казалось бы, что он по-прежнему самодержавен». Пока Царь был молод и никого не подозревал, дела временщиков шли успешно. «Но, - замечает В.Г.Манягин, - Костомаров, без сомнения, преувеличивал, когда писал о том, что Царь не смел и мыслить без ведома Сильвестра. Государь имел свой взгляд на сущность государственной власти и просто не спешил ознакомить с ним временщиков». Вероятно, так и было. Иначе бы заговорщики, заподозрив неладное, могли перейти к действиям более решительным.