Василий Экземплярский - Учение древней Церкви о собственности и милостыне

Первое свойство истинно богоугодной милостыни — щедрость. Нуж­но давать всегда нуждающемуся, когда только есть возможность [658] Притч. III, 27-28; Сир. IV, 4-5. , давать и из многого, и из малого так, чтобы не жалел глаз творящего милостыню [659] Тов. IV, 7-11. ; сыпать щедро, а не быть сверх меры бережливым [660] Притч. XI, 24-28. . Свобода творящего ми­лостыню должна выражаться в том, чтобы милостыня была радостью для души благотворящего [661] Притч. XIX, 22. . Не должно скорбеть сердце человека, когда он дает бедному [662] Втор. XV, 10. , потому что только добровольно дающего любит Бог [663] Притч. XXII, 8. . Наконец, любящая настроенность при совершении милостыни сама собой выте­кает из того чувства братского единства, какое требует не делать другим того, чего каждый не желал бы и для себя [664] Тов. IV, 15. . Прекрасные наставления по этому поводу мы находим в книге Иисуса, сына Сирахова. Здесь требуется от благотворящего такая высота благожелательного настроения, что сове­ты этой книги по данному предмету могут быть признаны имеющими веч­ное значение. «Сын мой! — учит мудрец. — Не отказывай в пропитании нищему и не утомляй ожиданием очей нуждающихся; не опечаль души алчущей и не огорчай человека в его скудости, не смущай сердца, уже огорченного и не откладывай подавать нуждающемуся... Приклони ухо твое к нищему и отвечай ему ласково, с кротостью» [665] Сир. IV, 1-3, 8. . «Сын мой! при бла- готворениях не делай упреков и при всяком даре не оскорбляй словами. Роса не охлаждает ли зноя? Так слово — лучше, нежели даяние. Поэтому не выше ли даяния слово? А у человека доброжелательного и то, и дру­гое. Глупый немилосердно укоряет, и подаяние неблагорасположенного иссушает глаза» [666] XVIII, 15-18. . «К бедному будь снисходителен, и милостыней ему не медли» [667] XXIX, 11. . «Тяжел для человека с чувством упрек за приют в доме и пори­цание за одолжение» [668] XXIX, 31. .

Чтобы заключить наш очерк ветхозаветных воззрений на милосты­ню, остается сказать лишь несколько слов относительно видов благот­ворения. В ветхозаветных книгах мы встречаем указания на все обыч­ные виды милостыни: помощь нищему и вообще бедному [669] Например, Иов. XXIX, 16; Лев. XXV, 35-36; Втор. XV, 7-11; Тов. IV, 7 и др. ; указания на долг накормить голодного [670] Например, Тов. I, 17; Ис. LVIII, 7 и др. и напоить жаждущего [671] Например, Притч. XXV, 21 и др. , помочь больному и калеке [672] Например, Иов. XXIX, 15; 2 Мак. VIII, 28 и др. , позаботиться об узниках [673] Например, Ис. LVIII, 6; LXI, ? и др. , поддержать вдову и сироту [674] Например, Иов. XXIX, 12-13; XXXI, 16-17; Притч. XXXI, 8-9; Сир. IV, 10 и др. , ока­зать гостеприимство бездомным [675] Например, 2 Цар. XVII, 27-29; Ис. LVIII, 7 и др. , одеть нагого [676] Например, Иов. XXXI, 19-20; Тов. I, 17 и др. , приютить странника [677] Например, Суд. XIX, 14-24 и мн. др. , согреть озябшего [678] Например, Иов. XXXI, 20 и др. , совершать погребение умерших бедняков [679] Например, Тов. I, 18; II, 7. и т. д.

Нам нетрудно теперь подвести итоги и сделать общую характеристику ветхозаветного учения о милостыне. Это учение является возвышенным и дышит такой религиозностью и гуманным чувством в отношении бедст­вующих, что в значительной степени может быть признано отвечающим глубочайшим требованиям нашей совести. Если призывы к милостыне носят иногда юридический характер, так что им не достает совершенной свободы, если побуждения творить милостыню указываются не только в благоговении перед заповедью Господа, но и в земном благополучии милосердного, как награде за его благотворительность, то все это было естественно в религии подзаконного человечества, и все это не мешало одухотворять букву закона и возводить ее к совершенству абсолютных требований любви и свободы, как это мы видим, особенно в пророческих созерцаниях. Но, конечно, такой совершенный путь в понимании духа за­кона мог быть и действительно был не единственным. Можно было букву закона не одухотворять и не расширять до высоты требований совершен­ной любви, но материализовать и суживать до совершенного извращения истины. Евангельские повествования дают нам возможность ясно видеть, до какой степени извращения можно было довести учение о милостыне ветхозаветного Откровения [680] Например, Мф. ХХШ, 23; Лк. XI, 41-42; Мф. XV, 4-6; Мк. VII, 10 и др. . На ветхозаветном учении о милостыне ле­жала та же печать ограниченности, какая характеризует и ветхозаветное учение о любви. Только учение о совершенной любви во Христе могло и взгляду на милостыню сообщить ту абсолютность, какая характери­зует христианское учение вообще. В христианстве спадают границы национальных и всяких других ограничений, потому что в нем нет иудея и эллина, раба и свободного [681] Гал. III, 28. . Та религиозность, которая составляла душу ветхозаветного учения о милостыне, в новозаветном откровении получает высочайший духовный характер, чуждый всякого эгоистическо­го элемента. Наконец, ограниченная свобода ветхозаветного благотвори­теля становится совершенной свободой детей одного Небесного Отца и утверждается на любви к Богу, как Отцу, и на братской любви верую­щих друг к другу.

Первое, что нужно, по нашему мнению, отметить в новозаветном уче­нии о милостыне — это абсолютность евангельской заповеди творить милостыню. Как уже было и раньше отмечено, закон христианской благот­ворительности такой, чтобы давать всякому просящему [682] Лк. VI, 30. . Все возможные ограничения оказываются вовсе исключенными этой всеобщностью долга благотворить нуждающемуся. Национальные различия бледнеют перед сознанием того, что голодный человек для христианина — его ближ­ний, идея о чем так определенно и доступно выражена Господом в притче о милосердном самарянине [683] Лк. X, 30-37. . Если христианство признавало законность естественных наших человеческих чувств и указывало на то, что прежде всего должна быть забота и попечение о ближних по вере [684] Гал. VI, 10. , то это не было ограничением христианской любви, а обусловливалось естественной огра­ниченностью сил благотворящего, подобно тому, как и особенная близость Христа Спасителя к Своему народу принципиально не помешала Его слу­жению быть всемирным. Закон милостыни, ее принципиальное выражение всегда одно: дай всякому просящему, всякому брату или сестре, которые не имеют необходимой одежды и дневного пропитания [685] Иак. II, 14-16. . Христианство при­ветствовало милостыню со стороны язычников избранному народу, как, например, в лице сотника Корнилия [686] Деян. X, 4. , и, конечно, не христианство с его проповедью о братстве всех людей [687] Мф. XXIII, 8-9. могло полагать пределы движениям любящего сердца в виде различия национальности или даже нравственной добропорядочности просящего. Если ветхозаветный мудрец советовал да­вать доброму и не давать нечестивому [688] Сир. XII, 4-7. , то христианство провозгласило принцип «не судите никак прежде времени» [689] 1 Кор. IV, 5. и учило, соответственно это­му, милосердию, подобному милосердию Небесного Отца, Который повеле­вает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных [690] Мф. V, 45. . Благотворите ненавидящим вас [691] Мф. V, 44. — в этом для христианина подобие любви Божественной. И такая всеобщность долга тво­рить милостыню нашла выражение не только в заповеди о благотворении каждому просящему, но и в указании на возможность и обязанность для каждого творить милостыню. Уже ветхозаветный праведник призывал творить милостыню не только из многого, но и из малого [692] Тов. IV, 8. . Христианство бесконечно углубило эту мысль, определенно указав, что величина жер­твы зависит не от количества жертвуемого, но от степени того лишения, какому добровольно подвергает себя благотворящий: если есть усердие, то оно принимается, смотря по тому, кто что имеет, а не по тому, чего не име- ет [693] 2 Кор. VIII, 12. , — так сформулировал св. апостол этот закон христианской милосты­ни. И в Евангелии мы встречаем трогательное конкретное выражение этого же закона милостыни, по которому ценность ее не зависит от количества. «Сел Иисус, — рассказывает св. евангелист Марк, — против сокровищни­цы и смотрел, как народ кладет деньги в сокровищницу. Многие богатые клали много. Пришедши же одна бедная вдова положила две лепты, что составляет кодрант. Подозвав учеников Своих, Иисус сказал им: истинно говорю вам, что эта бедная вдова положила больше всех, клавших в со­кровищницу: ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила все, что имела, все пропитание свое» [694] Мк. XII, 41-44. . Такая этическая оценка милостыни, совершенно выводящая ее ценность из ограничения числом и мерой, делает то, что каждый в христианстве и может, и должен являть­ся жертвователем: у кого две одежды, тот дай неимущему, и у кого есть пища, делай то же [695] Лк. III, 11. . Даже кто напоит одного из малых сих только чашей холодной воды, во имя ученика, истинно говорю вам, не потеряет награ­ды своей [696] Мф. X, 42. . Ясно, что закон милостыни выведен из границ большей или меньшей имущественной состоятельности, и этому закону усваивается значение всеобщего долга. Каждый в день Страшного Суда должен дать отчет в исполнении этого закона, такого общедоступного и в тоже время такого важного, что Судия неба и земли прежде всего видит в сердцах людей то или иное отношение их к долгу милостыни. И вполне понятно, что в системе христианского нравоучения делам милосердия усваивает­ся такое громадное значение: милостыня — это первичное обнаружение той любви к ближним, которая составляет душу христианства. И насколь­ко в нем неразрывно связана любовь к ближнему с любовью к Богу, на­столько и милостыне, как проявлению христианской любви, усваивается значение служения Богу: «так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» [697] Мф. XXV, 40. . Так определенно, без возможности пе­ретолкования, Христос Спаситель усваивает религиозное значение делам христианского милосердия. И такое освещение долга творить милостыню позволяет нам понять те побуждения, какие Евангелие и апостольские по­слания указывают для милостыни.