Василий Экземплярский - Учение древней Церкви о собственности и милостыне

Мы видим уже, что в Ветхом Завете одним из побуждений творить милостыню была вера в то, что Господь воздаст благотворящему Своей милостью. Совершенно подобное этому мы встречаем и в еван­гельском учении, только, конечно, соответственно одухотворенности христианской религии, взоры верующего обращаются от земного к не­бесному и вечному. «Придите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира» [698] Мф. XXV, 34. — вот слова ответной Божественной любви милосердным. И всюду в Евангелии мы встречаем ясно выраженное обещание награды в Царстве Небесном, как сильней­шее побуждение творить милостыню. «Смотрите, — учил Христос Спа­ситель, — не творите милостыни вашей перед людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного» [699] Мф. VI, I. . «Если хочешь быть совершенным, — наставлял Господь богатого юно­шу, — пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь со­кровище на небесах» [700] Мф. XIX, 21. . Подобный же характер имеет наставление Госпо­да звать на обед к себе или на ужин нищих, увечных, хромых, слепых, потому что за это воздастся в воскресение праведных [701] Лк. XIV, 12-14. . Такой же, только более общий смысл имеет совет приобретать себе друзей богатством не­праведным, чтобы они приняли благотворителя в вечные обители [702] Лк. XVI, 9-13. . На этой же точке зрения утверждались и св. апостолы, когда призывали верующих благотворить нуждающимся [703] Например, 2 Кор. IX, 6 и др. , причем св. апостол Иаков не затруднился самое христианское благочестие определить как любящую заботу о неимущих: чистое и непорочное благочестие перед Богом и От­цом есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях [704] Иак. I, 27. . Мы не предпо­лагаем брать на себя задачу защищать христианское учение от обвине­ния его в утилитарном характере. Позволим себе указать только на то, что природа Божиего Царства одна и на земле, и на небе — это Царство любви. Любовь друг к другу в этом мире есть первый признак принад­лежности людей к Царству Христову [705] Ин. XIII, 35. . И насколько дела милосердия, частнее — милостыня, есть выражение такой искренней братской люб­ви, настолько она есть признак участия нашего в Царстве Христовом, показатель жизни по законам этого Царства и, следовательно, залог бу­дущего блаженства. В христианской милостыне ценность усваивается, конечно, как мы уже видели, не количеству ее, но сердечной настроен­ности и, прежде всего, полноте любви. Поэтому и говорит с такой силой апостол Павел, что, если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы [706] 1 Кор. XIII, 3. . Милостыня есть, таким образом, первое выражение той любви, которая является источником жизни Царства Христова, и первым условием принадлеж­ности к этому Царству, и выражением христианского благочестия. «Если, — говорит поэтому св. апостол Иаков, — кто говорит, что он имеет веру, а дел не имеет, может ли эта вера спасти его? Если брат или сестра наги и не имеют дневного пропитания, а кто-нибудь из нас скажет им: идите с миром, грейтесь и насыщайтесь, но не даст им потребного для тела, что пользы» [707] Иак. II, 14-16. . Побуждение благотворить ради небесной награды есть частное выражение того общего закона Царства Божия, по которо­му ради вечного должно жертвовать временным и ради любви к Христу любить Его меньших братьев.

Таким образом, и в Новом Завете милостыне усваивается самое высокое значение — служения Богу в лице нуждающихся. Такой ореол святости, каким окружается в христианстве дело милостыни, объясняет всецело и то, что милостыня в христианстве должна быть проникнута духом совершен­ной любви и свободы. Те свойства милостыни, какие нашли выражение и в Ветхом Завете — щедрость, свобода и любящая настроенность — все­цело приложимы и к характеристике христианского милосердия.

Полнота любви делает, прежде всего, то, как мы уже говорили, что верующий не может смотреть на свое имущество, как на принадлежащее ему лично, но видит в нем достояние всех неимущих. Отсюда необходи­мым свойством христианской милостыни является щедрость, не знаю­щая границ. Кто сеет щедро, тот щедро и пожнет [708] 2 Кор. IX, 6. . И как мы уже видели, идеальная евангельская точка зрения в отношении милостыни та, что необходима готовность к совершенному отречению от своего имущества. Имеющий две одежды должен дать одну неимущему, поступая так же и в отношении пищи; высшая ценность принадлежит милостыне вдовы, по­жертвовавшей все свое дневное пропитание и т. д. Если св. апостол пишет коринфянам: «не требуется, чтобы другим было облегчение, а вам тягость, но чтобы была равномерность. Ныне ваш избыток в восполнение их не­достатка; а после их избыток в восполнение вашего недостатка, чтобы была равномерность» [709] 2 Кор. VIII, 13-14. , — то такое наставление делается понятным для нас, если мы вспомним, что апостол считал избытком: «имея пропитание и одежду, — говорит он, — будем довольны этим» [710] 1 Тим. VI, 7. . И если коринфян св. апостол побуждает к милостыне советом соблюдать равномерность, то радуется полноте любви македонян, которые были доброхотны по си­лам и сверх сил [711] 2 Кор. VIII, 3. . Щедрость в христианской милостыне может иметь одну лишь границу: в удовлетворении нужды ближних. И как бесконечны ну­жда и горе людей, так не имеет границ и долг творить милостыню.

Таким образом, совершенная любовь в деле милостыни выражается, прежде всего, в щедрости, в готовности всем пожертвовать ради ближне­го, и в этом случае критерием ценности милостыни служит та мера само­отречения любви, какая проявляется в милостыне, что уже было отмечено нами раньше, и о чем так наглядно говорит евангельский рассказ о вдове с ее двумя лептами.

Но если щедрость, таким образом, должна являться внешним выраже­нием совершенной любви, то истинную душу милостыни составляет ее совершенная свобода, вытекающая и неразрывно связанная с любящей настроенностью сердца. В новозаветном Откровении мы не находим и следа какого бы то ни было внешнего юридического принуждения к ми­лостыне; напротив, здесь все предоставлено свободе человека. Поэтому нет в Евангелии и утверждения тех гуманных законов Моисея, по кото­рым каждому можно было насыщать свой голод на ниве и в винограднике ближнего, пользоваться остатками после сбора плодов и всякими произве­дениями земли в год седьмой. Законы эти были прекрасны, ими руководил­ся в Своей земной жизни Сам Христос Спаситель и Его апостолы; законы эти и теперь, при наличном уровне действительной жизни христиан, мо­гли бы составить лучшее украшение кодексов наших гражданских зако­нов. Но перед лицом идеальных задач развития Божьего Царства всякое определение законом начала братской помощи явилось бы ограничением богодарованной свободы детей Божиих. И такое определение не нашло места в новозаветном Откровении. В нем с силой оттеняется известный и ветхозаветному жизнепониманию принцип добровольности даяния, радостности его. «Блаженнее давать, нежели принимать» [712] Деян. XX, 35. — таков де­виз христианской свободы в благотворении. Апостол Павел выдвигает это свойство на самое видное место. Он отмечает в жертве македонян, прежде всего, то, что глубокая нищета их преизбыточествует в богатстве их ра- душия [713] 2 Кор. VIII, 2. . Убеждая коринфян щедро жертвовать на помощь страждущим братьям, св. апостол настаивает, чтобы благословение их было готово, как благословение, а не как побор... Каждый уделяй по расположению сердца, не с огорчением и не с принуждением, ибо доброохотно дающего любит Бог [714] 2 Кор. IX, 5-8. . Этот же характер добровольности и радушия апостол отмеча­ет и в приношениях церкви Филиппийской [715] Фил. IV, 10-18. , Македонской и Ахаийской [716] Рим. XV, 26-27; сравни: Евр. X, 34. . Эта же свобода приношений ясно выражалась и в жизни первенствующей Церкви [717] Деян. IV, 32. , и в словах апостола Петра Анании [718] Деян. V, 4. .