Валериан Лункевич - Подвижники и мученики науки

Вот против таких-то объяснений и выступал Палисси в своих научных беседах с парижанами.

Отпечатки рыб (по старинному рисунку)

На многое в вопросе об ископаемых организмах он уже тогда смотрел примерно так же, как смотрит нынешняя наука. Он твердо был уверен, что различные участки Земли на протяжении многих тысячелетий медленно подымаются и опускаются. Благодаря таким поднятиям из моря постепенно выступает суша с горными кряжами, а благодаря опусканиям суша становится дном морским.

Понимал Палисси прекрасно и другое. Для него не было никаких сомнений в том, что окаменелые остатки слизняков и рыб, найденные где-нибудь высоко в горах, принадлежат животным, которые жили много тысячелетий назад в море, до поднятия морского дна и образования на его месте горных кряжей. При чем же тут всемирный потоп? — спрашивал своих слушателей Палисси. Зачем приплетать это библейское «чудо» для понимания таких естественных явлений, которые в чудесах не нуждаются?

И у одних слушателей знаменитого самоучки глаза загорались радостным огоньком, а другие скромно опускали очи свои долу, чтоб не показать лектору своего смущения или возмущения, вызванного его еретическими речами. Возмущение переходило у некоторых в открытое негодование, когда Палисси позволял себе доказывать, что в те незапамятные времена, когда образовались найденные им окаменелости и отпечатки, на Земле не было еще ни людей, ни многих живущих ныне животных…

Негодование не переходило во враждебные действия, пока французский король и его мать покровительствовали Палисси. Однако и защита короля не избавила его от преследований. Будучи прекрасным мастером и остроумным толкователем многих явлений природы, Палисси был в то же время протестантом-гугенотом и принимал горячее участие в религиозных спорах того времени. А этого было достаточно, чтобы погубить Палисси. И он в конце концов оказался в одном из казематов Бастилии. Ему было, по меньшей мере, семьдесят шесть лет. Историк Обинье передает чрезвычайно характерный рассказ о свидании короля с Палисси в в тюрьме. «Дружок мой, — сказал король, — вы сорок пять лет служили мне и моей матери. Мы разрешили вам оставаться в вашей вере в период войн и убийств. Теперь же меня так притесняют враги мои, что я вынужден передать вас в их руки. Ж если вы не отречетесь от своей религии, то завтра же будете сожжены». «Ваше величество, — ответил Палисси, — вы не раз говорили, что жалеете меня. И я жалею вас с той минуты, как вы произнесли это слово: „вынужден“. Оно — унизительно для короля. И ни вы, ни принуждающие вас католики не сломите меня. Я сумею умереть». Палисси не сожгли, как предрекал ему король, но из тюрьмы он уже не вышел…

Так расправлялись рыцари тьмы и религиозного фанатизма с борцами за свободу мысли и совести. Много их было, гонимых. В назидание потомству сохранились имена лишь выдававшихся умом, талантом и… муками, перенесенными во имя науки. В их числе не забыто и имя Рамуса (Пьер ла Рамэ, 1515–1572). Подобно Палисси, он был выходец из народа, сын бедного земледельца. Невеселое детство выпало ему на долю. Восьмилетним мальчиком он покидает родную деревню и в поисках заработка направляется пешком в Париж. Тут первые годы он исполняет обязанности мальчика на побегушках. В свободные от работы часы, а то и по ночам, изучает он грамоту, читает книги и постепенно добивается возможности слушать лекции в университете. Ум и талант выдвигают Рамэ среди товарищей. Он пишет и защищает работу на получение ученого звания, а потом и сам начинает читать лекции.

Рамус изучает философию, литературу, искусство, астрономию и математику. Математика — его любимая наука: он делается первым математиком своего времени. В астрономии он горячо отстаивает взгляды Коперника о вращении Земли вокруг Солнца, идущие вразрез со взглядами церкви.

Лекции он читает интересно, с настроением, привлекая в свою аудиторию все больше и больше слушателей. Рамэ с воодушевлением рассуждает о вопросах нравственности, настаивает на необходимости изменить природу человека, перевоспитать людей в духе истины и справедливости. Эти речи заражали молодежь чувством протеста против всего, что калечило людей, душило их мысль, порабощало совесть. Отсюда — неизбежные подозрения и преследования, которым подвергался Рамэ, требования сослать радикально настроенного профессора на каторгу и первым делом запретить ему чтение лекций и сжечь его сочинения.

«Меня, — писал Рамэ, — осудили как невежду, как беспокойного смутьяна и коварного клеветника. Мне связали язык и руки. Мне запретили писать о чем бы то ни было и читать что-либо как публично, так и в частном порядке». Рамэ приглашают в другие города Франции, но очень быстро устраняют. Рамэ зовут в другие государства. Но, как верный сын своей родины, он не хочет покидать ее в дни переживаемых ею тяжких испытаний и остается во Франции, не думая о том, что ждет его. Его все же заставляют уехать из Парижа, он уезжает, но вскоре возвращается обратно.

Наступает памятный в истории Франции 1572 год. Король и все приверженцы его — ярые католики затевают гнуснейшее из когда-либо бывших в истории преступлений: в ночь святого Варфоломея происходит избиение гугенотов католиками.

В числе протестантов, обреченных на смерть, инквизиция отмечает и Рамуса. К нему подсылают убийц. Они его находят, грабят, убивают, выбрасывают из окна на улицу. А тут озверелая толпа хватает труп убитого, волочит его по земле, разрывает на куски…

Такими печальными повестями полна история человечества. Они имели место во все века и у всех народов в эпохи религиозных гонений.

Италия — очаг и крепость католицизма — прославилась на поприще гонений не меньше других стран.

Возрождение наук и искусств после средневековой ночи началось, как мы уже знаем, в Италии. Еще в первой половине XVI века эта прекрасная страна имела все основания гордиться своими учеными и, особенно, такими гениальными художниками, такими титанами в искусстве, как Рафаэль, Микеланджело и Тициан. Однако уже тогда имелись налицо все условия, подрывавшие расцвет Италии и постепенно приведшие ее к упадку. Нескончаемые войны между отдельными итальянскими городами-государствами за экономическое и политическое господство, ожесточенная борьба внутри самих городов между господствующими классами и народом, а также между светской и церковной властью, наконец, постоянное вмешательство вооруженных сил других государств — Франции, Германии, Испании — во внутренние дела и междоусобия итальянцев — все это тягостно отразилось на дальнейших судьбах Италии, и в частности на ее культурной жизни. Умственная жизнь Италии не умерла — достаточно вспомнить целый ряд замечательных представителей итальянской науки, которые в XVII веке удивили весь мир своими великими открытиями; но это не мешало церкви душить и преследовать науку с помощью таких совершенных орудий, как инквизиция, которая всякую новую мысль крестила кровью и огнем.