Эдит Штайн - Наука Креста. Исследование о святом Хуане де ла Крусе

«Способности души в соответствии с ее природой могут быть задействованы только когда она трудится над какой-либо формой, образом или обликом, которые суть шелуха внешнего явления (corteza y accidente), в то время как истинная сущность и дух (sustancia y espiritu) остаются сокрытыми. Эти истинная сущность и дух только тогда соединяются со способностями души в подлинном познании и любви, когда способности не вовлечены в деятельность. Ибо намерение и цель подобной деятельности только в том и состоят, чтобы достичь этого; чтобы душа приняла в себя сущность, скрытую за этими формами, которую она распознает и любит. Поэтому разница между деятельностью и неделанием подобна разнице между тем, что делается, и тем, что уже сделано, то есть между чем-то, чего намереваются достичь и обрести, и уже достигнутым и обретенным». Следовательно, деятельно применять способности души для обретения сверхъестественных впечатлений значит «оставить уже сделанное для того, чтобы вновь начать это делать». Все, о чем душе нужно заботиться «относительно впечатлений, приходящих к ней свыше… это, – не обращая внимания на форму и шелуху того, что они означают, представляют или дают понять, – питать любовь Божью, которую они внутренне порождают в душе…Только ради этого благого действия можно иногда воспринимать образы и впечатления, что влагают в дух побуждение любви, чтобы в духе обновить ее побудительные причины. Когда они вспоминаются, то уже не производят такого действия, как в первый раз, но все же обновляют любовь и возвышают разум в Боге. В основном это происходит, когда вспоминаются сверхъестественные образы, облики или ощущения, кои обычно отпечатываются и запечатлеваются в душе и живут в ней долгое время, а некоторые никогда из нее не уходят». Такие воспоминания «почти каждый раз, когда душа обращает на них внимание, порождают в ней Божественное действие любви, сладости, света и т. д., потому что для этого они и запечатлеваются. Тем самым Бог оказывает душе великую милость, ибо эти воспоминания служат для нее неисчерпаемым источником благ». Эти образы «очень живо запечатлеваются в духовной памяти души, в отличие от форм и образов, которые сохраняются в фантазии», и потому душе не нужна фантазия, чтобы вспомнить их. Она «видит эти образы в себе, как можно видеть отраженный образ в зеркале». Как только душа вспомнит о них, чтобы возбудить любовь, они больше не препятствуют «любовному единению в вере. Однако она не должна позволить образу завладеть собой, но должна тут же оставить его, как только в ней пробудится любовь…». Однако эти формальные образы встречаются довольно редко, и душам, у которых еще нет опыта, сложно отличить их от образов, порождаемых фантазией. «Но какого бы они ни были свойства, лучшим для души будет искать в них одного: Бога через веру в надежде».

Память сохраняет не только образы, но и чисто духовные познания. «После того как какие-либо из них запали в душу, она может вспомнить их, когда захочет», поскольку они оставляют в душе духовную форму, образ или познание. При этом имеются в виду те познания несотворенных совершенств или сотворенных вещей, о которых говорилось ранее. Воспоминания второго вида можно вызвать, чтобы возбудить любовь. «Если сии воспоминания не производят благого действия, никогда не возвращайтесь к ним памятью. О большей части нетварных впечатлений можно вспоминать столько раз, сколько возможно… Они суть прикосновения и ощущения единения с Богом, то есть то, к чему мы желаем направить душу». О них вспоминают не через форму или образ, поскольку они не содержат в себе ничего подобного, а через действия, которые они производят, даруя свет, любовь, наслаждение, духовное обновление. И каждый раз, когда о них вспоминают, они возобновляют свое действие.

Делая выводы, святой еще раз напоминает, что для него важно только единение памяти с Богом. Поскольку человек может надеяться лишь на то, чем не обладает, его надежда будет тем совершенней, чем меньше то, чем он обладает. «Чем больше душа освобождает память от форм и образов, каковые не суть Бог, тем больше она сможет устремить память к Богу и тем более пустой она будет, чтобы надеяться на полное обладание Богом». Как бы часто ни возникали образы и умопостижения, необходимо отказываться от них и обращаться в любви к Богу. Душа может обращаться к воспоминаниям лишь постольку, поскольку они способствуют ей в исполнении ее обязанностей. И это должно происходить без привязанности и радости, чтобы эти образы не могли полностью завладеть душой.

«Мы ничего не сделали бы для очищения разума и укрепления его в добродетели веры, а памяти – в надежде, если б не укрепили также воли в третьей добродетели, то есть любви». Все, что необходимо, дабы эта способность была сформирована Божественной любовью, точно описано в книге Второзаконие: «И люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, всею душою твоею, и всеми силами твоими» (Втор 6, 5). «Сила души состоит в ее способностях, познанных страстях и желаниях (potencias, pasiones y apetitos). Все это контролируется волей. Когда воля направляет эти способности, страсти и желания к Богу и отводит их от всего, что не есть Бог, тогда сила души сохраняется для Бога и душа приходит к тому, чтобы любить Бога всею силою своею».

Главными препятствиями на этом пути являются четыре «страсти» души: радость, надежда, боль и страх. «Сии страсти должны быть упорядочены разумом и направлены к Богу таким образом, чтобы душа не наслаждалась ничем, кроме чистого почитания и прославления Бога, не надеясь ни на что кроме Бога, не печалилась ни о чем кроме того, что касается Бога, и не боялась ничего кроме Бога. Тогда все силы души и ее способности будут направлены к Богу и сохранены для Бога, потому что чем больше наслаждается душа тем, что не есть Бог, тем меньше она радуется о Боге и т. д.». Через очищение воли от ее вожделений «она из человеческой и низкой становится Божественной, сделавшись единой с волей Божьей». Если не сдерживать этих страстей, они порождают в душе всевозможные несовершенства; но когда они обузданы и сдержаны – от них происходят все добродетели. Эти четыре страсти так тесно переплетены между собой, что обуздание одной из них тут же влечет за собой покорность остальных. И наоборот: в каждой вещи, о которой радуется воля, содержится также зародыш надежды, боли и страха относительно этой же вещи. Одна страсть держит в плену остальные, а также волю и всю душу и мешает ей воспарить «к свободе и покою сладостного созерцания и единения с Богом».

Далее, говоря о радости, Хуан де ла Крус формулирует следующий тезис: «Воле не следует наслаждаться ничем кроме чести и славы Божьей, и наибольшая честь, которую мы можем воздать Богу, – служить Ему в евангельском совершенстве. А то, что вне этого, не имеет никакой ценности для человека». Позднее дается дополнительное объяснение: «Все, что может определенным образом порадовать волю, либо сладостно, либо приятно, но ничто сладостное и приятное не есть Бог: поскольку Бог недоступен для восприятия (aprehensiones) иными способностями, Он недоступен также и для вожделений и склонностей воли. И поскольку душа не может в этой жизни сущностно познать Бога, постольку никакая сладость и никакая приятность, которые можно испробовать, как бы они ни были возвышенны, не могут быть Богом. Воля способна испробовать и желать что-либо лишь в определенной форме, поскольку она познает это в качестве той или иной вещи. И поскольку воля никогда не познавала Бога Таким, Каков Он есть, с помощью каких-либо желаний, постольку она не знает, что есть Бог и что значит наслаждаться Им… А потому ясно, что ни одна определенная вещь, о которой может радоваться воля, не есть Бог». Следовательно, необходимо отказать желанию, направленному на естественные и сверхъестественные вещи, в любом виде наслаждения, чтобы душа могла прийти к единению с Богом. Единение возможно только через любовь. «А поскольку приятность, сладость и наслаждение, которые могут завладеть волей, не являются любовью, отсюда следует, что ни одно из этих сладостных чувств не является для воли подходящим средством единения с Богом. Необходима только деятельность самой воли, а она очень отлична от деятельности чувств. Через эту деятельность воля объединяется с Богом и стремится к Нему в любви. Она не достигает единения через воспринятое чувствами и через желания, которые находят в душе свое место, цель и завершение. Чувства могут служить побуждающими причинами для любви, но не более». Они «не выводят душу из нее самой к Богу, но дают ей ощущение довольства собой. Напротив, деятельность воли состоит в любви к Богу, направляет душу на Него одного, возвышается надо всеми вещами и любит Его превыше всего. А потому если кто и будет побуждаем к любви каким-либо сладостным чувством, то он должен выйти за границы этого чувства и направить свою любовь к Богу, Которого он не может воспринять чувственным образом». Обратиться к этому чувству «означало бы направить свою любовь к тварному… и тем самым перепутать побудительную причину с конечной целью. Тогда деятельность воли была бы неверной… Лишь во тьме и пустоте всего, что может ощутить воля и познать разум, душа способна любить с уверенностью и истинно в духе веры». Потому было бы глупо «думать, что если кому-то не хватает сладости и духовного наслаждения, то ему не хватает Бога; или же, напротив, если кто-то ощущает подобное наслаждение, то тем самым он овладел Богом. А еще глупее было бы искать эту сладость в Боге и радоваться ей, ибо это означало бы искать Бога не волей, основанной на пустоте веры, а в духовном наслаждении, которое является тварным… а потому Бог уже не будет любим в чистоте и более всех вещей. Ведь это означает направить на Него одного всю силу воли… А потому воля не может достичь сладости и приятности Божественного единения, пока не освободит свои стремления от всякого рода наслаждений. Об этом говорится в псалме: «Dilata os tuum et implebo illud» («Открой уста твои, и Я наполню их») (Пс 80, 11). Стремления – это уста воли. И они раскрываются, если в них не застревает обрывок какого-либо наслаждения… Уста воли должны быть всегда открыты для Бога и освобождены от каких бы то ни было страстей, чтобы Бог мог их наполнить сладостью Своей любви».