Протоиерей Георгий Ореханов - Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников

Россия – зыбкая и ненадежная почва. С. Г. Бочаров очень убедительно показывает, насколько этот образ значим в творчестве К. Н. Леонтьева. Фактически программа Победоносцева как политического деятеля была развернута в статье К. Н. Леонтьева «Над могилой Пазухина». Русская почва роскошная, но слабая, рыхлая, подвижная, поэтому западная революционная постройка (социализм) может осуществиться на ней быстрее. Если не будут в срочном порядке осуществлены необходимые меры, русский народ «через какие-нибудь полвека» из народа-богоносца станет народом-богоборцем (заметим: статья К. Н. Леонтьева написана в 1891 г., таким образом, его прогноз осуществился не через полвека, а через 25 лет, т. е. в два раза быстрее).

Какие же это меры? Русский народ должен быть строгими, властными мерами «ограничен, привинчен, отечески и совестливо стеснен» – только в этом случае, удержанный в этих насильственных рамках, он сможет пребыть этим народом-богоносцем. Главные враги народной жизни – «преступные замыслы», «подражание Западу» и «мягкосердечное потворство», которые приводят к главной и глобальной русской беде – «состоянию безначалия», рождающему крайности и ужасы, в которых проявляются самые трагические черты русского характера – «молодечество», «дух разрушения» и «страсть к безумному пьянству» [974].

К. П. Победоносцеву очень любят вкладывать в уста фразу о России как ледяной пустыне, в которой бродит лихой человек. Но не В. В. Розанов ли, в определенном смысле (правда, очень условном) антипод Победоносцева, который, кажется, и пустил в оборот это крылатое словечко Победоносцева, сам сказал о ней же – «ледяная страна вечного забвения и вечной неблагодарности» [975]?

Представляется, что та развернутая характеристика обер-прокурора Св. Синода, которую дает ему в «Путях русского богословия» столь проницательный человек, как прот. Г. Флоровский («пафос исторического неделания», «воинствующий архаизм», старание «удержать “народ” вне культуры и истории и тем спасти от порчи и погибели», «Победоносцев верил в народ и не верил в историю», он «дорожит коренным и исконным больше, чем истинным» и т. д.) [976]несет в себе черты некоторой ходульности и «портретности» и должна критически восприниматься сквозь призму русской истории начала XX в., советского периода и даже 1990-х гг. Тем не менее тот же автор замечает по поводу сходства культурных типов: «Сходство не значит согласие. Сходство означает принадлежность к единому культурно-психологическому типу. Сходство Толстого и Победоносцева не было случайным. И во многом они одинаково веруют в природу и не веруют в человека – верят в закон и не доверяют творчеству» [977].

Взаимоотношения двух личностей неотделимы от их мировоззренческих установок. С этой точки зрения, предваряя содержательную часть раздела, нужно кратко остановиться на тех возможных моделях христианской (или псевдохристианской) религиозности, которые можно описать следующим образом.

Христос и Церковь. Эта модель созидается на вере в Христа – Богочеловека, Спасителя и Искупителя человеческого рода, в тесный, нерасторжимый союз Церкви земной и небесной и в спасительное значение Церкви в жизни человека. С догматической точки зрения во всей полноте эта позиция представлена в догматическом учении Православной Церкви и в католицизме.

Христос, но не Церковь. Это очень сложная и очень условная модель, которая включает многообразные вариации, в зависимости от истории происхождения. В первую очередь речь здесь должна идти о протестантизме с его известными вероучительными принципами solus Christus и sola fide, которые, формально признавая значение Церкви в жизни человека, тем не менее проводят слишком явную грань между «Церковью небесной», «Церковью святых», и земной церковной организацией, в результате чего последняя превращается в «слишком человеческое» общество единомышленников. С точки зрения этой модели требуют серьезного осмысления аналогии между Л. Н. Толстым, которого иногда стремятся представить религиозным реформатором, и М. Лютером. Заметим, что действительно в формировании религиозных взглядов последнего определенную роль сыграла критика видимых недостатков католической церковной организации и современного ему католического духовенства. Но Лютер никогда не сомневался в Божественном достоинстве Христа и спасительном значении Его подвига, поэтому указанные аналогии носят весьма условный характер. В этом смысле Толстой не был религиозным реформатором в традиционном понимании этого термина, его взгляды скорее нужно сближать с неопротестантским богословием XX в.

Не Христос (и тогда автоматически «не Церковь»). Эта модель (если речь идет именно о религиозной модели) предполагает, что человек не верует в божественное достоинство Христа, а почитает Его великим учителем морали, одним из многих. В этой модели нет места личному общению с Богом, молитве в христианском смысле (она заменяется медитацией или даже релаксацией) и, конечно, нет места признанию спасительного значения Церкви в жизни человека. И действительно, Л. Н. Толстой сознательно и целенаправленно подчеркивал тот факт, что вся его деятельность направлена именно против христианской догматики и именно против Церкви.

Говоря о теме «Победоносцев и Толстой», мы понимаем, что речь идет именно о противопоставлении двух типов религиозности. При этом необходимо учитывать динамику мировоззрения и Л. Н. Толстого, и К. П. Победоносцева, отдавая себе отчет в том, что их взгляды и позиции по различным вопросам в начале 80-х гг. XIX в. (т. е. к моменту их заочного знакомства) и через 20 лет (финальный конфликт, связанный с отлучением писателя от Церкви) могли претерпеть и реально претерпели большие изменения.

Оппозиция «Толстой – Победоносцев» таит в себе такие же подводные камни, как и оппозиция «Толстой – Достоевский»: не следует отождествлять личные религиозные взгляды оппонентов Л. Н. Толстого с точкой зрения Церкви. Дело в том, что, будучи христианином в самом строгом смысле этого слова, К. П. Победоносцев мог заблуждаться по тем или иным вопросам церковной жизни и построения вероисповедной политики государства. В то же время, будучи последние 30 лет своей жизни последовательным и убежденным врагом Церкви и ее учения, Л. Н. Толстой, обладая глубокой социальной и творческой интуицией, мог в своих публикациях и письмах затрагивать очень важные вопросы церковно-государственных отношений, церковной жизни и веры. И в этом смысле его аргументы, как правило, неубедительные и даже примитивные с чисто богословской точки зрения, могут быть весьма показательны с точки зрения отражения тех тенденций, которые характерны для русской жизни начала XX в.