Анна Данилова - От смерти к жизни. Как преодолеть страх смерти

Священномученник Мефодий Патарский в своей работе о воскресении пишет, что мы не только сохраним свой образ, но и способны будем друг друга узнавать.

Это означает, что мы сохраним черты нашей телесности. В том числе так называемые гендерные: мужчины будут с бородами, а женщины – с длинными волосами. Сохранятся и половые различия. Ведь и воскресший Христос есть Богомуж, как называл Его преподобный Анастасий, игумен Синайский.

Воскресшие тела будут мужчинами и женщинами. Другое дело, что Христос в Евангелии однозначно говорит: «Ибо, когда из мертвых воскреснут, тогда не будут ни жениться, ни замуж выходить, но будут, как Ангелы на небесах» (Мк.12,25); «…а сподобившиеся достигнуть того века и воскресения из мертвых ни женятся, ни замуж не выходят» (Лк. 20, 35).

Значит, воскресшее человечество уже не будет иметь той части личной жизни, которая сегодня является для людей очень важной, то есть супружеской.

Несомненно, что телесность сохранит черты нашей жизни. Но как – этого мы не знаем. Но наша телесность будет представлять собою и некий портрет нашей духовной и личной жизни, принятых решений, нашей нравственности. Это может быть выражение лица, выражение тела. Но как это будет – тайна. Она приоткрывается духовной иконописью. Есть иконы, которые выражают некоторую духовную сущность святых в их уже посмертном образе. У преподобных, например, выделяются глубокие морщины от слез. Чей-то образ исполнен милосердия и любви.

Важно подчеркнуть, что вера в догмат о воскресении из мертвых трудна была всегда. Во все века встречались христиане, которые готовы были поверить в Нагорную проповедь, то есть в нравственную суть миссии Христа, но не готовы – в телесное воскресение.

Характерные страницы о трудностях этой веры есть в романе Достоевского «Идиот», где умирающий от туберкулеза Илларион спрашивал каждого приходящего: «Верите ли вы в Кану Галилейскую?» То есть для него сложным был именно момент чуда.

Чудеса сложны были для веры, в том числе чудо воскресения.

Да, люди умирают в разном возрасте. Кто-то в девяносто лет, а кто-то – через несколько недель после зачатия. Но мы все воскреснем в совершенном образе. Что это за совершенный образ – точного учения не существует.

Однажды у меня почти случайно в Кремле состоялась беседа с владыкой Василием (Родзянко). После службы он нашел время откликнуться на мой вопрос, который касался крещения тяжелых инвалидов. Я тогда служил в психоневрологическом интернате и передо мной тоже стоял вопрос: а что будет с этими детьми в дальнейшем? Я их крестил, миропомазывал, прекрасно понимая, что многие из них не доживут до взрослого возраста и никогда не смогут ни ходить сами, ни даже держать чашку.

Владыка мне сказал, что мы ни в коем случае не должны сомневаться в том, что Господь восстановит телесность каждого, кто при жизни был частично ее лишен, в полном, совершенном образе.

То есть и младенцы, даже еще не родившиеся, будут в совершенном образе, и инвалиды. Телесность будет полной, совершенной в смысле полноты замысла Божьего. При этом они будут сохранять и черты своей индивидуальности. Как это будет – мы не знаем.

Воскресение – не естественный процесс, не воссоздание того же генотипа, а чудо, новое творение. Но творение того, что было. По этому поводу вспоминается история с Ньютоном, которого на заседании Королевского общества просили ответить на вопрос про воскресение телесное: «Кто же может собрать рассеявшиеся в прахе тела умерших, чтобы образовать новые тела для бессмертных душ?» Ньютон попросил ученика принести горсть железных опилок, обычную грунтовую пыль и смешал их: «Кто выберет эти железные опилки из этой смеси?» Потом он взял большой магнит и стал водить им над смесью. В ней возникло движение, и послышался шелест. Пылинки железа устремились к магниту. Ньютон серьезно посмотрел на присутствующих и сказал: «Тот, Кто дал такую силу бездушному металлу, неужели не сможет совершить большего? Когда наступит время воскресения, Бог соберет наши пылинки и воскресит наши тела».

Это больше, чем мы можем ожидать.

Утро понедельника. Веду машину, а перед глазами все стоит вчерашний день. После литургии ездил причащать умирающих. Сперва отправился к Алексею. На днях в храм приходила его жена. В угол забилась и плачет, боится и не знает, как подойти к священнику. А я ее помню, мы с ней когда-то на заводе вместе работали.

– Танюша, что случилось?

– Батюшка, Алеша, мой муж, умирает. Из областного онкоцентра нас выписали еще в конце того года. Доктора руками развели, мол, простите, мы ничем не можем вам помочь. С тех пор так и живем. Алеша угасает, а я с ним рядом. Мне моей бедой не с кем и поделиться, мы приезжие, родные далеко. И хочется душу с кем-нибудь отвести, да только люди меня чураются. Боятся мою беду в свой дом пускать. Леша забудется, а я выйду вечером и брожу по улицам одна. Хожу и плачу, и только слежу, чтобы мне, как той собаке, на луну не завыть.

Сейчас уже запах от него идет невозможный, изнутри разлагается человек. Я что хочу, Алеша просит его причастить и вообще сделать все, что положено, говорит, по-человечески уходить надо, как деды и прадеды.

Я пришел, и мы долго с ним разговаривали. Потом соборовал. Двери к нему в комнату и на лоджию была раскрыты, и если стоять от него метра за два, то терпимо. Но как только, принимая исповедь, я закрыл дверь в комнату, сразу почувствовал тошнотворный запах гниющей человеческой плоти. Он такой специфически сладковатый, его ни с чем не спутаешь. Человек плохо пахнет.

Я причастил его и сказал:

– Алексей, умирать не бойся, теперь ты не один, теперь ты с Богом. С этого дня я буду молиться о тебе, и ты тоже молись.

Он тянется к тумбочке, берет листок бумаги и подает мне. На нем неровным почерком человека, больше привыкшего сжимать в руках баранку тяжелого «Камаза», чем держать авторучку, была записана молитва Господня.

– Вот, это я сам написал и теперь читаю. С Богом на самом деле не страшно.

Затем я сел на велосипед и отправился к своему другу. Он болеет уже несколько лет, делали две операции, но коварная болезнь пробралась в кости позвоночника, и теперь он медленно уходит. Уже несколько месяцев его не покидают тяжелейшие боли. Сперва он прекратил спать лежа, бодрствуя ночи напролет. Под утро забудется на пару часов, тем и обходился. Теперь у него нет и этих часов. Боль с неумолимой периодичностью пронзает тело, точно шпагой, испытывая его на прочность. Поначалу боль глушили болеутоляющими, сперва менее сильными, потом уколами промедола. Но вот уже больше недели боль не умолкает ни на минуту. Не помогает и промедол.