Анна Данилова - От смерти к жизни. Как преодолеть страх смерти

Внизу, сойдя с эскалатора, женщина, что стояла передо мной, обеими руками ухватившись за чемодан, оттащила его в сторону от людского потока.

– Давайте я вам помогу.

Она удивленно смотрит мне в глаза:

– Не надо.

– Не бойтесь, я просто помогу вам сесть в вагон. Вам же тяжело.

– Не надо, я во всем привыкла полагаться только на себя.

И я отправился дальше. Впереди меня и сзади в разных направлениях движется множество людей. У каждого свое дело, своя проблема и своя беда. И каждый из нас свою беду переживает в одиночку. Почему-то в метро одиночество ощущается особенно остро.

А что делать? Не станешь же о своих проблемах кричать на весь мир. Хотя нет, вон стоит человек и просит милостыню. На груди у него кусок картона с просьбой о помощи. И я замечаю, как, не останавливаясь и не сбавляя скорости, из общего потока высовывается рука и что-то бросает в его полиэтиленовый стаканчик.

С озабоченными лицами, уставившись в пол, с телефонами в руках и с наушниками в ушах спешит толпа – хотя нет, наверно, не толпа. Помню, один из отцов, говоря о множестве людей, называет всех нас просто Адамом.

Перед моими глазами продолжает бежать многоликий Адам. Адам, однажды призванный стать другом Богу. Изгнанный из рая и загнавший себя в преисподнюю метро, он даже неспособен на жалость к самому себе. Спешит несчастный Адам и не понимает, как он несчастен и одинок.

Блудные дети, настрадавшись от страха, боли и одиночества, мы каждый в свое время возвращаемся к Отцу.

Иду по переходу и вспоминаю, что не принял таблетку. Только как ее примешь, когда у тебя нет воды? На мое счастье, в одном из уголков замечаю крошечное бистро. Отлично, подхожу к продавщице, молодой женщине лет тридцати с европейскими чертами лица.

– Девушка, мне нужно запить таблетку, продайте мне теплой воды.

Та, не отрываясь, смотрит мимо меня:

– Не положено.

– Тогда продайте мне его за стоимость стаканчика чая. Только пакетик туда не опускайте.

– Не положено.

– Тогда дайте мне пакетик отдельно, а в стаканчик налейте немножко воды.

– Не положено.

Она все так же, словно завороженная, продолжает смотреть на бегущую мимо толпу.

Подошла другая продавщица и подала мне полный стакан горячей воды. Меньше не положено. Я расплатился за чай и стал ждать, пока вода остынет.

Наконец я приехал на «Пролетарскую» и вышел в город. Однажды я здесь уже был и достаточно хорошо ориентируюсь, чтобы, не теряя времени, отправиться в Новоспасский монастырь. Да отсюда и идти-то всего два шага. Спускаешься в подземный переход – и вот монастырь.

Иду по переходу, никого. Только на той стороне, почти возле самого выхода, лежит большая лохматая собака. Лежит и спит. Я иду, а она не обращает на меня ни малейшего внимания. Подошел ближе, пригляделся – совсем старая и больная. На шее широкий ошейник. Ого, ошейник в мегаполисе – это такая же охранная грамота, что и американский паспорт. Хотя и без ошейника такую никто не тронет, подымать ногу на старика – это же себя не уважать. Я прошел дальше, тут же забыв про пса.

Войдя в монастырь, немедленно направился в храм. Поднимаюсь по лестнице вверх, и здесь же в притворе вижу чудотворный образ Божией Матери «Всецарица». Прежде я ее никогда не видел, потому поразился необычному окладу искусной работы. И еще удивило, что возле чудотворного образа никого не было. Только одна-единственная женщина стояла немного в стороне и читала акафист. Я тоже пристроился у самой стенки напротив образа и стал молиться.

Я просил об Алексее и, конечно, о моем друге. Вспоминал и других болящих, молился о них. Потом подал записки на литургию и молебен, зажег свечу и поставил на подсвечник рядом со «Всецарицей». Этим летом мы написали такой же образ для нашей больничной часовни. Вот достроим часовенку, и образ Пресвятой в ней поставим.

Хотелось поговорить с кем-нибудь из отцов, попросить их совета, как быть с просьбой моего друга, но никого не встретил. Время поджимало, нужно было идти, я вновь подошел к иконе, приложился и снова попросил.

Возвращаюсь той же дорогой и вновь спускаюсь в подземный переход. И вновь никого. Пес все на том же месте, но он уже не спит. Лежит и наблюдает за мной. Я перехватил его взгляд и поразился. На меня смотрела не собака, нет, совсем не собака, а старый мудрый человек. И смотрит он не на меня, а в меня. Да, такой не поведется на корочку хлеба. Разве что на сосиску, но на сосиску и я бы повелся. И вообще, порой мне кажется, что я сам похож на такую же собаку, старую, опытную, и меня тоже нелегко пнуть ногой.

– Понимаешь, друг у меня умирает. Страдает очень и никак не умрет. Вчера у меня смерти просил, но ведь я же не Бог и не решаю, кому и когда уходить. А он верит, что я могу помочь. Вот приезжал к Пречистой, просил молитв.

Я рассказал собаке о последних неделях, о том, как терял друзей одного за одним от одной и той же болезни, как все это время умирал вместе с ними. И еще о том, что очень устал. А пес лежал и внимательно слушал. Я еще подумал, сколько таких историй он выслушивает каждый день здесь, лежа на полу в подземном переходе, у тех, кто в последней надежде идет ко «Всецарице».

Рассказал – и почувствовал облегчение. Спасибо, собака, ты делаешь большое дело.

В здание, где размещается телестудия, я вошел без опоздания и поднялся на лифте на пятый этаж. Наверху меня уже встречали. Милая девушка провела в небольшую комнатку и попросила подождать, а чтобы мне не было скучно, предложила кофе с пирогами. Я ел пирожки и ощущал, как тревога от предстоящих съемок постепенно улетучивается.

Вскоре в комнату вошел человек, с которым мы и должны были вести экранный диалог. Я часто видел его по телевизору, читал его книги, но так вот, вживую, еще не встречался. Он улыбался и очень по-доброму на меня смотрел, и эти глаза мне нравились.

– Как вы находите столицу?

– Замечательно, жизнь бурлит.

– Успели где-нибудь побывать?

– Да, в Новоспасском у «Всецарицы». Друг у меня умирает, страдает очень.

Мы помолчали, и он понимающе вздохнул:

– Сегодня рай наполняется онкологическими больными.

Потом продолжил:

– Батюшка, в нашем предварительном разговоре по телефону, когда я спросил, о чем будет наш диалог, вы сказали, что хотите поговорить о маленьком человеке. Я потом думал над вашими словами. Маленький человек – это жалкий человек?

– Нет, маленький человек совсем не жалок, просто всякий из нас – человек маленький и нуждается в том, чтобы его пожалели. Даже те, кого мы привыкли считать большими, однажды в какой-то момент вновь становятся маленькими, если и нужными, так только своим близким, и тогда они тоже нуждаются в поддержке и сочувствии. Большие люди даже больше, чем маленькие, нуждаются в нашей жалости. Просто об этом они не задумываются.