Сергей Шведов - Русская вера, или Религиозные войны от Святослава Храброго до Ярослава Мудрого

Христианство существует, согласно официальной доктрине, вот уже около двух тысяч лет. Было бы странно, если бы оно оставалось неизменным на протяжении всего этого времени. Другое дело, что этапы становления очень трудно проследить под наслоением минувших веков и бесконечных «редакторских» правок как Священного Писания, так и богословских трудов. Каждый церковный собор выявлял целый список еретических писаний, которые подлежали запрету и уничтожению. А положило конец безудержному «редакторскому произволу» изобретение книгопечатания. Известная пословица «Что написано пером – не вырубишь топором», мягко так скажем, неверна. Еще как вырубали. В смысле вычищали – пергамент штука дорогая. Однако после того как священные книги и богословские трактаты были изданы большими тиражами, пыл редакторов сильно поиссяк. Любое изменение в библейском каноне воспринималось как ересь. Приходилось мириться с тем, что есть. И если христианство до книгопечатания легко приспосабливалось к меняющемуся миру, то тиражирование Библии и ее переводы положили этому конец. Принятие канона-догмы, между прочим, означает закат, как религии, так и идеологии. Христианство перестает быть инструментом познания Бога и превращается в монумент самому себе, убивая при этом в людях религиозное чувство. В конце концов, то, что было естественным для Средневековья отнюдь не кажется таковым современному человеку. Нынешнему читателю очень трудно принимать Ветхий Завет, полный чудовищного насилия, как священное предание. И происходит это во многом благодаря тому же христианству, все-таки сумевшему объяснить подавляющему большинству людей, что хорошо, а что не очень. Бог Иегова слишком кровожаден для нынешних гуманистов, да и для обычных людей, впрочем, тоже. И от этого факта христианской церкви никуда не уйти.

Но вернемся к человеку, с именем которого связывают, безусловно, эпохальное событие в истории Древней Руси, к Владимиру Святославичу.

«В живописном Любече, охранявшем подступы к Киевской земле с севера, жил в середине Х века некий Малко Любечанин. Его дочь Малуша была ключницей княгини Ольги, а сын Добрыня, очевидно, служил князю. В былинах о Добрыне сохранилась память о том, что он был при княжеском дворе «конюхом да приворотничком», но потом стал уже не слугой, а придворным – «он стольничал-чашничал девять лет». Малуша Любечанка стала одной из наложниц Святослава, и у нее родился сын Владимир, которого долго потом корили его происхождением, называя «робичичем», «холопищем». Если бы не особая удача, то сын ключницы мог бы затеряться в толпе «отроков» и слуг на княжеском дворе. Но его дядя Добрыня однажды воспользовался тем, что законные сыновья князя Ярополк и Олег отказались ехать в далекую северную факторию Руси – Новгород, и предложил послать туда своего племянника. Так юный робичич Владимир стал князем-наместником в маленьком городке на озере Ильмень» (Рыбаков, «Рождение Руси»).

Картина, прямо скажем, пасторальная. Особенно впечатляет городок на озере Ильмень, под которым уважаемый академик подразумевает Новгород. В чем Рыбакову не откажешь, так это в логике – раз городишко маленький, то им, конечно, может управлять кто угодно, даже сын рабыни. Правда, не совсем понятно, где потом Владимир сумел собрать целую рать против Ярополка. А главное, с какой это стати жители удаленной северной фактории стали требовать в князья-наместники не абы кого, а сына самого Святослава Игоревича, победителя Хазарии.

А вот как излагает биографию Владимира Лев Прозоров: «Отец будущего крестителя Руси более или менее известен – великий князь Святослав Игоревич. Любопытнее фигура его матери. До сих пор еще мелькает на страницах популярных изданий и многими принимается на веру романтическая версия, высказанная еще в XIX веке Д. Прозоровским… Речь о том, что мать Владимира якобы приходится дочерью древлянскому князю Малу. Оснований для этой теории, в общем-то, почти никаких, и серьезные ученые ее не рассматривают. Только лишь некоторое созвучие между именем мятежного древлянского князя и настоящим отцом Малки и Добрыни, неким «Малъком Любечанином». Ни малейших намеков на древлянское происхождение Малки и ее брата в летописи нет. Когда Святослав распределяет княжения в землях Руси и речь заходит о Древлянской, про Владимира никто и не вспоминает – а ведь это, казалось бы, естественнее всего, раз уж они сами древляне. В Древлянскую землю отправляют княжить Олега Святославича. Нет и намека на то, чтобы Мал – или его наследник – остались в живых после побоища 946 года. И чего ради Ольга стала бы держать при дворе детей своего злейшего врага, детей того, кто считался убийцей ее мужа? Виновники, свидетели, соучастники – Мал с семейством не были нужны Ольге ни в каком из этих качеств. Более того, даже этимологического родства между именами Мала Древлянского и Малъка-Любечанина, как выясняется, нет. Передаю слово Алексею Карпову, автору биографии Владимира, вышедшей в 1997 году в серии «Жизнь замечательных людей»: «Имена Мал и Малък – разного происхождения. Если в имени Мал без труда виден славянский корень, то основа имени Малък, вероятно, иная. В семитских языках (арабском, древнееврейском) слово «малик» означает «царь», «правитель». Карпов предполагает хазарское происхождение Малки и ее брата. Собственно, это предположение выдвинули еще в 1970-х годах гебраист Валерий Емельянов (ныне, к сожалению, покойный) и А. Добровольский (известный также как Доброслав). Карпов, увы, не то не счел необходимым сослаться на первооткрывателей, не то и впрямь ничего о них не слышал, что тоже вполне допустимо – исследования обоих авторов игнорировались в «академической среде», запуганной жупелом «антисемитизма». В любом случае, с радостью исправляю это, сознательное или нет, упущение исследователя. Единственное, в чем не могу с ним согласиться, – так это в предположении, будто Малък мог быть «хазарским беком», наместником в городе Любече. Я весьма скромного мнения о пресловутом «государственном гении» святой Ольги – и уже высказывал все, что я думаю по этому поводу, в книгах «Святослав» и «Кавказский рубеж», но все же мне трудно допустить, чтоб даже при ней, спустя полстолетия после Олега Вещего, в русских городах вновь появились хазарские наместники!

А вот с утверждением Карпова – «славянское имя сына Малька Добрыни в этом случае не должно смущать» – я как раз охотно и целиком соглашусь. Так что Владимир Святославич – не просто сын рабыни. Он сын хазарки, судя по иудейскому имени – из господствующего клана так называемых «белых хазар», до похода Святослава Игоревича жиревших на торговых пошлинах и продаже двуногого товара (преимущественно славянского), на налогах и поставленном на государственную основу фальшивомонетничестве, благоденствовавших в тени и роскоши «элитных кондоминиумов», в крепостях из белого камня. Так что на момент распределения престолов в своих владениях Святослав, собственно, и не помнил, что у него есть такой сын. Да и не вспомнил бы, если бы разгневанные новгородцы, не вытребовавшие себе князя и не сумевшие произвести на Святослава впечатления угрозами вновь, как при Рюрике, призвать себе государя со стороны (желающего самовольно усесться в землях победителя исполинской Хазарии и достойного противника Восточной Римской империи им пришлось бы долго искать), не столкнулись с его дядькой Добрыней. Святослав с полным равнодушием согласился» («Язычество христианской Руси»).