Сергей Шведов - Русская вера, или Религиозные войны от Святослава Храброго до Ярослава Мудрого

Трудно не согласиться с Прозоровым, что прямых доказательств родства Добрыни и его сестры с князем Малом нет, но нет и серьезных доказательств хазарского происхождения матери и дядьки Владимира Святославовича. Прозоров в пылу полемики об этом забыл. А приведенное им мнение Карпова не кажется мне убедительным. Что касается «малика», то бишь царя или правителя, то такой титул, скорее, подходит князю Древлянскому, чем наместнику князя в городе Любече, расположенном, к слову, недалеко от Киева. Тут либо титул, либо имя. Я уже высказывал выше предположение, что Мал Древлянский происходит из династии Киевичей, отстраненной от власти варягами Олега. А опирался я в своих рассуждениях на род Амалов, готских вождей, правивших или царствовавших в Причерноморье до гуннского нашествия. Кроме того, у нас есть еще и название Малороссия, которое многими рассматривается как Малая Россия, на самом деле речь идет о Царствующей, Правящей Руси. И на Русь это слово «мал» («малик») попало скорее из иранского языка нежели из арабских. Аргумент насчет того, что Ольга не потерпела бы присутствия при своем дворе детей убийцы своего мужа, кажется мне сомнительным. Одно дело наказать человека, виновного в смерти великого князя, и совсем другое – истребить его малолетних детей, принадлежащих к тому же к династии Киевичей. Что же касается отправки Владимира вместе с дядькой Добрыней в Древлянскую землю, это означало бы «послать козла в огород». Именно поэтому Святослав отослал своего младшего сына и шурина в Новгородскую землю, где у них не было и не могло быть сторонников. Всерьез рассматривать версию, что сын рабыни-наложницы мог стать в Киевской Руси великим князем, вообще не приходится. Таких сыновей и у Святослава, и у Владимира, имевшего, к слову, целый гарем из восьмисот наложниц, водилось с избытком. Женой великого князя могла быть только особа, равная ему по положению. Обидное прозвище «робичич» могло прилипнуть к Владимиру из-за неясного положения как детей князя Мала, так и самой Древлянской земли, утратившей статус княжества после гибели своего правителя. Святослав не только признает Владимира своим сыном, он возвращает Древлянской земле ее место в федерации, каковой по сути являлась тогда Древняя Русь, посылая туда княжить своего второго по старшинству сына Олега. Происхождение Владимира по матери от старой династии Киевичей усиливало его позиции в борьбе со старшими братьями за великий стол. Его наверняка поддержали княжеские и боярские роды, обиженные новой династией. Не исключаю также, что разногласия между старой киевской знатью, чьи предки были связаны с Русским каганатом, и пришельцами-варягами послужили причиной того, что Владимир поменял веру. Достаточно вспомнить крещение Аскольда, а следовательно, и его ближних бояр, чтобы предположить, что в Киеве была сильная провизантийская партия, настроенная весьма недружелюбно как к варягам, так и принесенному ими культу. Что касается иудаизма матери Владимира, то я уже писал выше, что хазарский иудаизм если и отличался от византийского христианства, то не столь значительно, как это кажется Прозорову. Кстати, князь Мал мог быть христианином, принявшим византийскую религию еще при Аскольде, христианами могли быть и его дети. И если княгиня Ольга была родом из Болгарии, то ее расположению к Малуше удивляться не приходится. Дочь древлянского князя, представительница ушедшей в небытие династии, как нельзя лучше подходила в невесты ее сыну. Поэтому если я прав в своих предположениях, то не только бабка, но и мать Владимира были христианками византийской ориентации, если так можно выразиться. Стоит ли после этого удивляться выбору, который сделал в конце концов их сын и внук. Впрочем, это могло быть только одной из причин, побудивших великого князя обратить свой взор на Константинополь. Что касается крепостей из белого камня, в которых благоденствовали хазары, то я уже писал выше, что в подавляющем своем большинстве эти крепости принадлежали Русскому, а не Хазарскому каганату. Равным образом и «двуногий товар» хазары добывали не в славянских землях, а в печенежских. Что, конечно, тоже плохо, зато соответствует исторической правде.

Убийство Люта, сына Свенельда, охотившегося в Древлянской земле, положило начало грандиозной междоусобице, в которую оказались втянуты сыновья князя Святослава. Ярополк, похоже, вынужден был уступить давлению варяжской партии, во главе которой стоял Свенельд. Труднее понять Олега, убившего Люта. Не исключаю, что причиной тому была странная смерть князя Святослава, оставленного, чтобы не сказать подставленного, большей частью своей дружины. Вина Свенельда могла быть косвенной – недосмотрел, а могла быть и прямой – предал. Видимо, в окружении Олега были люди, настаивавшие на второй версии. Да и старший сын Святослава великий князь Киевский Ярополк колебался три года, прежде чем под давлением все того же Свенельда учинить спрос с брата за это убийство. В результате Олег Древлянский погиб во время столкновения с киевлянами, а у Владимира появилась возможность обвинить в его гибели старшего брата. Чем он в конце концов и воспользовался, разорив попутно союзный Киеву Полоцк. Имя полоцкого князя – Рогволд – долгое время служило яблоком раздора между норманнистами и антинорманнистами, несмотря на его очевидные славянские корни. Но для меня в данном случае важнее другое: Рогволд был сторонником варяжской партии и поддерживал Ярополка. Расправа с ним должна была напугать окружение великого князя, отсюда, видимо, и жестокость, с которой действовал Владимир. И, надо признать, его расчет оправдался. Свенельд, «светлый лэд», бывший соратником еще Игоря и Святослава, к этому времени уже умер, и в варяжской партии не нашлось человека, который смог бы организовать сопротивление сторонникам младшего сына Святослава в Киеве. После убийства великого князя Ярополка по приказу Владимира обратного хода у потомков варягов Рюрика и Олега уже не было. Пантеон языческих богов, выстроенный Владимиром на киевском холме, являлся, скорее всего, жестом примирения в отношении именно варяжской партии, почувствовавшей себя ущемленной. Отсюда присутствие среди старых славянских богов и нового персонажа, известного как Семя Ярилы. Между прочим отсутствие в пантеоне Велеса объясняется вовсе не тем, что он якобы был богом простонародья и «врагом» Перуна, а как раз его родством с Ярилиным семенем. Дело в том, что Велес, это, кроме всего прочего, вступивший в пору зрелости Ярила. Он просто становится лишним в триаде Сварог (Саваот) – Ярила (оплодотворяющая энергия Создателя) – и новый бог (Деус), он же обожествленный Драгобер. Собственно, имя Иисус – производное от слова, звучавшего по-латыни как «Деус» («бог»). Так пришлые франки, скорее всего, называли своего обожествленного короля. Впрочем, его связь с Меровингами для обрусевших, если так можно выразиться, варягов и франков гораздо менее существенна, чем связь с Ярилой, чьим символом является крест. Скорее всего, сходные процессы идут и в Западной Европе – давно утратившая власть династия Меровингов забывается. А вот культ Деуса Кристоса набирает силу. Прозоров, цитату из книги которого я приводил выше, прав в том, что слово «Кристос» пришло в Византию из Рима, поскольку на греческом языке оно ровным счетом ничего не означает. А вот римляне, точнее католики, позаимствовали его у славян, где этот символ всегда означал небесную защиту. Прав Уве Топпер, именно соперничество с иудаизмом, набиравшим силу как в Западной Европе, так и в Византии, заставило Рим и Константинополь обратить внимание на новый культ, становящийся все более популярным как в народе, так и среди знати. Народ обрел в новом Деусе своего небесного защитника, а знать – «своего человека в верхах». Но если первое, Деус – Защитник – Спаситель, вполне устраивало значительную часть служителей церкви, то обожествление Меровингов – нет. Причем Рим и Константинополь в этом неприятии Драгобера были единодушны. Что, разумеется, не мешало спорам и ссорам по этому поводу. Скорее всего, именно в это сложное время выбора патриарх Фотий и папа Николай обменялись «любезностями», предав друг друга анафеме. Однако примирение, как пишет Вернадский, Константинополя и Рима состоялось еще при жизни Фотия. Видимо, тогда же возникла версия о распятом на кресте боге, которая должна была оправдать имя нового Деуса – Кристос. Евангелия, опирающиеся на эту версию, скорее всего, были написаны позднее, а на начальном этапе обходились устным преданием, потихоньку встраивая новый культ в уже утвердившую себя и в Риме, и в Константинополе монотеистическую сиро-палестинскую религию. Что же касается большей части Европы, то здесь формирование по сути новой религии принимало формы так называемого «двоеверия». Сюда же можно отнести и арианство, не липовое, во главе с сирийским проповедником Арием, а самое что ни на есть реальное, восходящее к обожествляемым вождям. Отсюда и спор о подобосущности и единосущности нового Деуса – Иисуса. Прозоров по этому поводу пишет: «Именно для борьбы с их (ариан) учением враги готов, франкские короли, ввели в Символ веры знаменитое «филиокве» (принцип равного исхождения Духа Святого и от Бога-Отца, и от Бога-Сына)»» («Язычество христианской Руси»).