Антон Данненберг - Религия на Кубе. Философско-религиоведческий анализ

Таким образом, гуманитарный пафос американских католиков прикрывал все те же политические цели американского руководства по отношению к Кубе. По сути, Церковь подсказывала правительству направление действий, которое, по ее мнению, привело бы к наиболее эффективному результату.

Кубинская оппозиция в США по-разному реагировала на предстоящий визит. Некоторые надеялись, что после этой поездки на Кубе начнутся действительные демократические преобразования, связывая это с духовной силой как самого папы, так и веры. «Нью-Йорк Таймс» писала в те дни, что наиболее религиозные представители диаспоры даже хотели подплыть к прибрежным водам Кубы, чтобы приобщиться к религиозному действу. Самые же отчаянные собирались и вовсе пересечь границу и высадиться на острове, заявляя: «Мы требуем права на въезд на Кубу как кубинские католики» [423].

Другое американское издание отмечало, что среди эмигрантов «многие полагают, что посещение окажется своего рода рычагом для открытия Кубы, исторически римско-католической страны, куда более мощным, чем визит папы римского в номинально католическую Польшу в 1979 году… Они указывают на приготовления к посещению папы римского, отмечая, что кубинское правительство уже предприняло ряд вынужденных мер, включая смягчение прежних ограничений на религию и официальное признание Рождества впервые с конца 1960 года» [424].

Следует отметить и еще одно важное обстоятельство, возникшее перед поездкой понтифика на Кубу: смерть одного из лидеров антикастровской оппозиции в Майами Хорхе Мае Каносы, с именем которого связано превращение группы американских кубинцев из простых эмигрантов в мощное политическое лобби, отстаивавшее продолжение режима экономической блокады Кубы. Похороны Мае Каносы, собравшие около 100 тысяч кубинских эмигрантов в Майами, стали своего рода манифестацией единства диаспоры, намерения во что бы то ни стало решительным образом повлиять на ситуацию на родине.

И все же и в среде эмигрантов не было единого мнения. В противовес оптимизму тех, кто ожидал кардинальных изменений, были и те, кто не верил в успешность результата. Так, кубинец Хорхе Родригез-Чомат, член Палаты представителей штата Флорида и активный противник Кастро заявлял следующее: «Фидель Кастро использует папу римского, чтобы придать легитимность своему режиму. На Кубе существует другой уровень контроля, который сильно отличается от тех стран, где папа и Церковь смогли добиться освободительного эффекта, как, например в Никарагуа при Самосе и позже при сандинистах или на Филиппинах при Маркосе» [425].

Что касается официальной власти США, то она также выразила свое мнение о предстоящем визите, высказавшись в том духе, что и Кастро, и Иоанн Павел II – оба имеют свои собственные интересы. Как заявил представитель правительства США, «это игра в кошки-мышки. Оба начинают со своими надеждами и в своих целях. Кастро нуждается в легитимности и хочет смягчить оппозицию внутри страны и за ее пределами. Папа хочет реформировать Кубу и думает, что он может смягчить Кастро, поддерживая местную Церковь. Сейчас еще рано говорить о том, кто из них выиграет, но что-то уже явно происходит. Члены партии крестят своих детей, а Церковь возвращает некоторых своих членов» [426].

Мало известно, но первый визит понтифика на Кубу чуть было не был сорван буквально за несколько месяцев до его начала. Как сообщала «Вашингтон Пост», еще в октябре 1997 года ватиканская делегация обнаружила в доме, в котором должен был размещаться папа во время визита, подслушивающие устройства [427]. Издание отмечало, что Ватикан выразил резкое недовольство происшествием и грозил отменить визит. Тем не менее официальный представитель Ватикана Наварро-Валле никак не откомментировал данный инцидент, а кубинская сторона, в свою очередь, заявила, что микрофоны остались в строении еще со времен диктатуры Батисты. Таким образом, ситуация была улажена, и 21 января 1998 года самолет папы римского приземлился в Гаване.

Свою первую речь на Кубе понтифик произнес сразу же после прилета, в гаванском аэропорту. Поприветствовав собравшихся, он выразил благодарность Богу, давшему ему возможность посетить остров, на котором уже более пятисот лет стоит «крест Христа». Уже в своем первом выступлении папа не ограничился лишь уверением, что прибыл на Кубу для того, чтобы укрепить жителей острова в их вере, надежде и любви. Он сразу же обозначил свою позицию, которая была озвучена им в несколько завуалированной форме: «Мои наилучшие пожелания объединяются с молитвой о том, что эта земля может предложить каждому климат свободы, взаимного доверия, социальной справедливости и прочного мира. Может быть, Куба, со всем ее прекрасным потенциалом, откроет себя миру, и может быть мир откроет себя Кубе, чтобы люди, которые работают ради прогресса и которые жаждут согласия и мира, могли смотреть в будущее с надеждой» [428].

Недвусмысленность посыла понтифика явно говорила о том, что сам он видел своей миссией продолжение так называемой восточной политики Ватикана. Расплывчатость формулировки тем не менее вполне определенно демонстрировала истинную цель визита – консолидировать общество вокруг идеи «открытости», поставив ее на христианскую платформу. Памятуя, как развивалась ситуация в Восточной Европе после апостольской деятельности папы, можно говорить о том, что миссия Ватикана в этом направлении активно продолжалась.

Как отмечал Дж. Вейгел, «ни один герой польской истории: ни король Ян III Собеский, ни Тадеуш Костюшко, ни Юзеф Пилсудский – не въезжал в Варшаву так торжественно, как это сделал 2 июня 1979 г. Иоанн Павел II» [429]. Сам факт избрания впервые за 455 лет папой римским поляка имел во многом символический характер. По мнению Е. Гергея, «Колоссальной неожиданностью было то, что новый папа – не итальянец, а поляк, следовательно, славянин, из восточной и к тому же социалистической страны» [430].

Вейгел указывал, что после смерти Иоанна Павла I, чей понтификат продлился меньше месяца, курия была в шоке. Но, разумеется, отнюдь не этот шок стал причиной избрания представителя социалистической Польши: «Войтыла был сильной личностью с задатками публичного политика, и это нельзя было сбрасывать со счетов, если вспомнить положительную реакцию общественности на короткое папство Иоанна Павла L И наконец, Восточная политика Павла VI. Ее дипломатические успехи были очень и очень призрачны, а архиепископ Краковский вообще сомневался в правильности выбранной стратегии. И все же именно «Восточная политика», лишив Святой Престол его главного оружия – солидарности с Западом, что было характерной чертой всего послевоенного устройства, сделала возможным избрание папы из-за «железного занавеса» [431].