Арсенал-Коллекция 2012 № 04 (4)

И я на малой скорости щитки выпустил на высоте шестьсот метров... Иду, нормально, так пришел и сел.

А головка взрывателя оказалась около бензобака, техник мне на память дал.

Ложимся спать. Снял хромовые сапоги... Только-только выдали хромовые сапоги. Мелкие осколки портянку в кружево превратили, а нога ничего. Абсолютно, даже, царапины нет. Повнимательнее посмотрел и обнаружил на сапоге мелкие дырки. Так и ходил я в этом сапоге.

Вот так, был такой случай.

— Когда Вы атаку пропустили, что видели?

Шары красные полетели. Несколько шаров подряд, около кабины. И четыре шнура пролетели рядом...

— Получается, что трасса и целиться помогает, и подсказывает противнику, что его обстреливают. Трасса прошла, и Вы узнали, что по Вам стреляли, и тут же сманеврировали. А если бы трассы не было, то по Вам еще бы добавили?

Обычно у немцев была одна атака. Метров с четырехсот. С большего расстояния трудно попасть. А с более близкого опасно: вдруг атакуемый начнет разрушаться.

— В вашем полку бывали случаи, чтобы атакуемый немецкий самолет в воздухе развалился?

Про такое и не слышал. Они просто горели, падали

— Вооружение «Яка», 37-миллиметровая пушка и два пулемета, достаточно было? Или маловато было?

В основном в цель из 37-миллиметровой пушки вылетали три, четыре снаряда, а потом вообще ничего не видно. Потому что дым идет в кабину, и ухудшается видимость. Герметизации-то никакой не было. Поэтому только 3-4 снаряда прицельно.

— На какую дистанцию пристреливали оружие?

На четыреста метров.

Занятия по матчасти «Спитфайера». Инженер АЭ, Катин, Мухмедиаров, Артемьев, техник самолета

— У Вас бронебойные снаряды были?

При заряжании чередовали: бронебойный, фугасный, зажигательный и трассирующий. Трассирующий обязательно, чтобы можно было скорректировать огонь по трассе... Так и у американцев было.

— Ветеран рассказывал, что наша огненные трассы в ясную погоду видны гораздо хуже, чем, например, английские. У английских снарядов трассы были дымные, которые видно было в любую погоду.

Мне наши трассы было видно...

— В бою многое решает случайность... В связи с этим вопрос: суеверия у Вас какие-то были?

У меня — нет.

— А в полку? Не фотографироваться перед вылетом или не бриться...

Дело проще — во время войны не было штатного фотографа... Ну, может быть, когда затишье, тогда сфотографируешься. А перед вылетом, конечно, брились...

Но что-то у нас было... Да! Бортового «13» номера не было! «12», и сразу «14». Не рисовали «13» на всякий случай, может суеверный летчик попадется...

— Скажите, а рисунки или лозунги у Вас на самолетах были?

Были любители порисовать. Но рисовали, в основном, уже после войны. А во время войны некогда было рисовать.

Я помню, когда я на «Аэрокобре» летал, на ее фюзеляже был нарисован орден Александра Невского, поскольку летчика таким редким тогда орденом наградили.

— А у немцев Вы, какие рисунки видели?

Видел на фюзеляже «мессера» сердце, пробитое стрелой и капли крови. И еще «капут» написано. Это на трофейном самолете я видел на аэродроме под Саратовом после войны.

— В войну про немецких асов знали что-нибудь?

Здесь на Ленинградском фронте командовал 54-й эскадрой гауптман Филипп.

— А такие фамилии Траутлофт, Новотны?

Нет, только про Филиппа я слышал. Он был ас, и немцы очень берегли его...

— В Эстонии Вы долго воевали?

Когда освободили Эстонию, сели на аэродром под Хаапсалу. Последний вылет оттуда я делал на остров Эзель. Остров был полностью освобожден, но там «аппендицит» небольшой остался, занятый немцами. Вот туда штурмовиков сопровождали. И вот туда прилетели. И оттуда видно Либаву, корабли там стоят. Я хотел посмотреть, пока здесь штурмовали, обстановка спокойная. «Илы» работают, мы сверху. И я повернулся посмотреть, что за корабли. А по мне как дали! Я сразу удирать. Они подумали, что я корабли иду штурмовать, и по мне как шуранули со всех кораблей...На этом все дела кончились. И мы сидели в Хаапсалу и ловили разведывательные самолеты.

— А много их было, этих разведчиков?

Раза два прилетали. Никто даже не дергался, потому что они быстро улетали. Гоняться смысла не было.

— На Вашей памяти по морским целям Ваши штурмовики работали?

Нет, никогда. Это Балтфлот работал, у них свои штурмовики были.

— По наземным целям Вам приходилось работать?

Отдельно на штурмовку мы не ходили. Наша основная наша задача была прикрывать штурмовики.

Но если в воздухе спокойно, то вместе со штурмовиками...

Спокойно цели выбираю. Смотрю, какой-то домик. Я в него из 37-миллиметровой пушки засадил. Видел, как в крышу уходят мои огненные точки...

— Бомбодержатели у Вас на самолетах не стояли?

Нет, не было. И у нас в полку не было такого задания, чтобы бомбы подвешивали. Может быть, в других полках и было.

Но однажды такой случай произошел.

Со штурмовиками ходили передний край штурмовать. Они более-менее спокойно штурмовали. А потом какой-то умник с земли сказал, что на верху спокойно, и приказал нам поучаствовать в штурмовке. А там полно штурмовиков, мы еще туда влезли... Целый рой получился — самолетов сорок, и наши два истребителя столкнулись. Гордеев и Клепиков. В воздухе столько самолетов было, что надо было не штурмовать, а смотреть, как бы не столкнуться. Погибли оба. (По данным ЦАМО: 28.06.1944 г. самолеты мл. лейтенанта Клепикова Алексея Ивановича и сержанта Гордеева Сергея Петровича столкнулись в воздухе над целью в районе Выборга).

— С Эстонии Вас куда перебрасывали? Или там войну и закончили?

Да там войну и закончил, в Эстонии. Там потом и стоял. А потом меня перебросили сюда охранять ленинградское небо на «Спитфайерах». На «Спитфайер» я пересел в 1947 году.

— А когда стало ясно, что Ленинград не сдадут? Как Вы, рядовой гражданин думали?

Блокаду пережили, Дорога жизни появилась. Потом там кусочек появился, стали поезда ходить, привозить в Ленинград продовольствие.

Но кругом все было заблокировано. Почти голод. И летчиков тоже плохо кормили.

А летчика же надо кормить, чтобы он сознание не потерял...

А технарям — шиш. Я в столовой кусок хлеба прихватывал технарю. Знал, что им плохо. Нам еще кое-что доставалось, нас еще поддерживали.

Вот когда на Карельском перешейке бои начались — стало уже почти нормально.

Блокаду сняли... Нам рис давали, а технарям пшенку и перловку. Вот такая разница была.

Мне рис надоедал. Я говорю: — Дайте мне «техническую» пшенку.