Фридрих Георг Юнгер - Совершенство техники

Люди XIX века еще видели в машине потенциальную собственность, которой можно было владеть так же, как, например, земельным участком или движимым имуществом. Машина рассматривалась как движимость, и именно так с ней обращались. Она могла быть привязана к земельной собственности, составляя существенную часть этого владения. В таком случае владение участком влекло за собой право собственности на машину как на один из принадлежащих к нему предметов. Да и в наше время машина в правовом отношении считается вещью. Почему — спрашивали себя тогда люди, вернее даже не спрашивали, а принимали это как само собой разумеющийся факт, — почему машина не может быть таким же предметом собственности, как земля или движимое имущество? Такое представление было тогда господствующим, потому что машина рассматривалась как вещь, потому что в мире вещей и предметов машина казалась такой же вещью или предметом — физическим, ощутимым, материальным предметом, сущность которого сводилась к этой предметности. Аппаратура рассматривалась как составная часть мира вещей. Люди тогда не замечали новых законов, которые принесла с собой машина, подчинив им вещный мир. Люди не замечали присущей машине организации, которая отменяла вещность предметов, подчиняя их новому понятию энергии. Работающий с машинами капиталист XIX века был еще собственником. Сам он считал себя собственником и признавался таковым окружающими. Капиталист управлял своей фабрикой как собственник. Но эта собственность была уже под угрозой, так как машина поставила ее под сомнение. Если бы собственность не была поставлена под сомнение, не могли бы утвердиться социальные теории и направленная против капиталистов агитация. Теоретические выпады против собственности начинаются с распространением машинной техники. В мире, где нет машин, нет социальных теорий и агитации, которые мы наблюдаем в XIX веке. Зато там, где есть машинная техника, там, где против собственности выступает машина, где машина вытесняет эту собственность, появляются теории и агитация. Ведь первым, что совершила машина при своем появлении, было создание человека, не обладающего собственностью и, более того, не способного владеть собственностью, человека, в распоряжении которого не имеется собственности и который утратил характер собственника. Мы можем подробно проследить, как протекал этот процесс на протяжении столетий, с той же точностью, с какой считываем по приборной шкале показания атмосферного давления. Он зависит от развития машинной техники. Формируется новый мир, и это не мир собственности. На первое место выдвигаются враждебные собственности представления, связанные с плановым хозяйством. И тенденция их развития направлена в сторону плана, техническая сущность которого сразу же вытеснила со сцены экономические представления XIX века. И завершает это развитие отнюдь не образ хозяйственного коллектива. В ходе развития все отчетливее прорисовывается конструкция нового типа, идеально приспособленная к условиям машинной техники. Картина технического коллектива начинает овладевать умами.

Характерным признаком технического коллектива являются все большие затруднения для образования собственности. Технический коллектив не приспособлен к образованию собственности и не нацелен на эту задачу. Собственность для него не только непосильна, но даже противоречит его волевым устремлениям, его способностям и наклонностям. Технический коллектив занят производством и потреблением. Но следует понимать, что эти слова, возникнув на почве экономического понимания вещей, впоследствии отдалились от него и все более приближаются по своему содержанию к техническому значению. Под словом Produktion экономисты понимали производство и продукты производства. О границах понятия Produktion велись споры. Так, физиократы пользовались этим термином только в отношении сельскохозяйственной деятельности, провоцируя дебаты о производительном и непроизводительном производстве, а также о том, можно ли относить к производительной сфере, кроме материального производства, и работу ученых, сферу услуг, торговлю и перемещение из одного географического пункта в другой. Многие соглашались считать производительной всякую деятельность, отвечающую принципу экономии, то есть толковали понятия производства и продуктов производства в чисто экономическом плане. Различию между продуктами ручной и механической работы в то время не придавали значения. В таком же смысле толковали и понятие потребления и потребительской сферы, понимая под ними уничтожение или уменьшение ценностей, а в более узком смысле — употребление и использование материальных благ для экономических целей. Мы не будем здесь заниматься разбором этих определений, отличающихся некоторой неточностью вследствие того, что их употребление основывалось на неодинаковых предпосылках, а следовательно, значение зависело от толкования более общих понятий — таких, как стоимость, материальные блага, экономика. Для нас достаточно будет сказать, что эти экономические определения трудно применимы, а иногда и вовсе неприменимы в условиях технического коллектива.

Мы поясним это на одном примере. Нельзя сказать, что исследования Маркса о прибавочной стоимости лишены всякого смысла, однако очевидно, что от десятилетия к десятилетию они все больше утрачивают свое значение. Проблема прибавочной стоимости утрачивает свое значение не потому, что частный капиталист уходит со сцены и вычисленная Марксом прибавочная стоимость отходит в пользу рабочего. Об этом нет и речи. Понятие прибавочной стоимости у Маркса целиком принадлежит к сфере экономического мышления, принимая в техническом коллективе совершенно иную форму. Это понятие, выражающее разницу между произведенной стоимостью и заработной платой, в котором сформулирована рассчитанная для одной машины разница между необходимым, более коротким, рабочим временем и реальным, более долгим, рабочим временем, в условиях коллектива становится смазанным. Разница между необходимым и реальным рабочим временем, вычисленная исходя из калькуляции заработной платы, носит экономический характер. Экономический характер носит также возражение, выдвигаемое против теории прибавочной стоимости, смысл которого сводится к тому, что соотношение между необходимым и реальным рабочим временем не соответствует разнице между общей суммой, затрачиваемой на заработную плату, и национальным доходом. Тот факт, что в качестве меры стоимости товара Маркс выбирает рабочее время, доказывает, что он не имел никакого представления о появлении механического понятия времени. На фоне механического понятия времени различие между стоимостью товара и рабочим временем теряет свое прежнее значение. Коллектив не является экономическим образованием, поэтому в его условиях нарушается соответствие между стоимостью товара и рабочим временем. Разница между рабочим временем и заработной платой перестает быть рычагом, при помощи которого рабочий может добиваться повышения заработной платы; величина заработной платы устанавливается на основе механического понятия времени, так что рабочий и в условиях коллектива должен радоваться, если он получает хотя бы прожиточный минимум. Зарплата рабочего никак не связана со стоимостью товара, измеряемой общим рабочим временем с учетом всех экономических условий производства данного товара. Права претендовать на свою долю не может признать за рабочим коллектив, для которого чуждо все связанное со спекуляцией на прибавочной стоимости. Само появление такого механического понятия, как прожиточный минимум (понятия, не имеющего, кстати, своего антипода, поскольку о прожиточном максимуме никогда не заходит речь), постоянно ведущийся подсчет этого минимума, оформляемый в виде таблиц, — все это уже достаточно ясно показывает, в каком направлении движется развитие. Такое понятие получает в коллективе четкую определенность. Оно мыслится не в пространственном, а во временном плане и связано с механистически определяемым понятием времени.