Пинакотека 2001 01-02

«Царь, – пишет французский собеседник Матвеева, – не только не питает ненависти к Королю и французской нации, как о том полагают во Франции, но восхищается добродетелями, набожностью, величием и гением Его Величества и видит в нем совершеннейший образец истинного правителя, с коего и всем прочим государям пример брать следует» 7*.

Разумеется, и это комплименты дипломата. Однако следует отметить, что тогдашняя молва приписывала Петру особое почтение к особе Людовика XIV, говоря, что такие же сильные чувства у него вызывал еще только один монарх – Карл XII. Как известно, помимо многочисленных анекдотов, исходящих, как правило, из одного и того же источника, причем сомнительного, мы не располагаем никакими письменными свидетельствами об отношении Петра к Людовику XIV; единственное исключение – письмо 1716 года к сыну, где Петр ссылается на Короля-Солнц 8*.

Впрочем, один из анекдотов достоин более подробного рассмотрения, поскольку был не только письменно зафиксирован, но и имел довольно любопытную историю. В 1711 году Ричард Стил опубликовал в журнале «Зритель» очерк, в котором, – по всей видимости, впервые в Европе – Петр Великий сравнивался с Людовиком XIV 9*, причем сравнение делалось отнюдь не в пользу французского короля. Сравнение, проведено по целому ряду оппозиций, которые привели бы в восторг любого структуралиста: с одной, французской, стороны – роскошь, изнеженность, безнравственность, преступные завоевательные войны, покровительство наукам и искусствам исключительно с целью добиться от ученых и художников прославления собственной персоны, о чем ярче всего свидетельствует обилие статуй, и, наконец, подверженность «суевериям» (католическое ханжество) в конце царствования. С другой, русской стороны – завоевания полезные и с умом использованные, скромность, смирение, заставившее царя путешествовать инкогнито, любовь к механическим ремеслам, последовательное стремление приобщить Россию к просвещению. Наконец, английский текст открыто утверждает, что Петр, в отличие от представителей других наций, не стал брать пример с Франции.

Очерк этот был опубликован вторично в 1714 году во французском издании «Зрителя» (том 2-й), напечатанном в Амстердаме, а затем неоднократно пере- печатывался под названием «Параллель между Людовиком XIV и Алексеевичем, царем Московии, касательно Славы». Вильбуа, французский офицер на русской службе, сообщает в своих записках, что Петру «поднесли» эту параллель и он ее якобы опроверг: «Параллель несправедлива. Людовик XIV более во многих случаях выказывал величия; превзошел я его лишь в одном: я своих попов заставил пойти на мировую и к послушанию принудил, а он своим во всем покорился» 10*.

Текст из «Зрителя» неоднократно переводился и на русский язык. Два перевода, сохранившиеся в архиве Академии Наук, остались неопубликованными и были впервые напечатаны историком литературы Ю.Д.Левиным лишь в 1967 году 11*; первый перевод, датирующийся серединой или концом 1720-х годов, анонимен, второй принадлежит В.К.Тредиаковско- му и сделан в конце 1730-х годов. Иначе говоря, оба они выполнены уже после смерти Петра. В РГАДА нам удалось обнаружить третий перевод; судя по его языку, чуть более архаическому, чем у двух первых, можно предположить, что он сделан еще при жизни царя, а это отчасти подтверждает достоверность анекдота, сообщенного Вильбуа 12*.

В очерке из «Зрителя» особенно важен топос, который позже будет взят па вооружение и неоднократно использован Вольтером, в частности, при сочинении «Анекдотов о царе Петре Великом», а затем «Истории Российской империи при Петре Великом» 13*, с той лишь разницей, что Вольтер, даже признавая за Петром религиозную терпимость, которой он, разумеется, не мог приписать Людовику, все же ставил Короля-Солнце выше русского царя. В начале XVIII века оба эти государя представлялись самыми великими по той причине, что подвигами на военном и мирном поприщах они способствовали созданию своих наций. Однако Людовик XIV, особенно в силу своей религиозной политики, провоцировал двойственное восприятие. Постников, живо интересовавшийся судьбой гугенотов, писал в 1704 году канцлеру Головину, что протестанты во Франции «яко огнь, под пеплом таящийся» 14*. Чуть позже, в 1716 году, Конон Зотов, другой русский агент во Франции, на сей раз оценивающий французское монархическое устройство с восхищением, воспевает меркантилизм и утверждает, что при Людовике XIV благодаря флоту и торговле Франция разбогатела. Его описание королевской политики (король пожелал «приобщить» своих подданных к торговле и мореплаванию) неминуемо заставляет вспомнить о Петре Великом, иначе говоря, налицо очевидная ориентация одного «портрета» на другой 15*.

Итак, не подлежит сомнению, что сравнение между русским императором и французским королем было проделано совершенно явно еще в конце царствования Петра Великого. В XVII веке сочинение «параллелей», которому отдали большую дань античные авторы, прежде всего Плутарх, сделалось во Франции способом прославления монархии; панегирики в «параллелях» смешивались с историческим повествованием и жизнеописаниями королей 16*; при Петре льстецы точно так же не скупились на сравнения русского царя не только с Давидом и Соломоном, но и с Александром Великим и Августом. Однако на сей раз сравнение производилось не по традиционным риторическим лекалам: сравнивались достоинства и недостатки двух современных монархов. Такое сопоставление, прежде в России немыслимое, сделалось, как мы видели, возможным благодаря иностранным посредникам: французским дипломатам либо переводам из «Зрителя».

Во время своего пребывания в Париже в мае – июне 1717 года, в период Регентства, царь проявил немалый интерес к веку Людовика XIV. Разумеется, он несколько раз упомянул о своем почтении к покойному королю, «которым при жизни весь мир восхищался» 17*. Осмотр площадей, носящих имя короля, и статуй, воздвигнутых в его честь, восхищение Версалем и Марли, медалями, академиями, Домом Инвалидов, мануфактурами – одним словом, всеми наиболее заметными созданиями Великого века в полной мере укладывалось в рамки того канона, о котором шла речь выше. «Меркантилистская» модель монархии, дающая толчок экономике, наукам, градостроительству гармонически сочеталась в представлениях Петра с другой, не менее влиятельной моделью – придворной, версальской.

Пьер Пюже (1620-1694) Бюст Людовика XIV. До 1685 Мрамор Музеи Версаля

3. Фонтаны Версаля Разрез Лист из альбома Jardins de la mode. Vol. 1. Paris. 1784 Гравюра, раскрашенная акварелью Экземпляр из библиотеки Валерия Брюсова Собрание А.Кусакина, Москва