Авиация и космонавтика 2005 01

У других это не очень почитаемое насекомое также попадалось, но не в таких. количествах и значительно реже. Тем более, что курсанты мылись в банях довольно регулярно, не реже одного раза в десять дней, и каждый раз все вещи подвергались термической обработке в устройствах, именуемых вошебойками. Каких-либо элементарных удобств в карантине не было, да многие из его временных обитателей к ним и не были приучены. Основной контингент составляли самарские и саратовские пролетарии, а также представители сельских районов Пензенской области. Последние имели довольно упитанный, по меркам военного времени, вид. Приезд "пензяков", как их называли, всегда вызывал оживление, имевшее весьма конкретный смысл. Представители сельских районов были яркими собственниками, начисто лишенными чувства коллективизма, и их приучали к этой прогрессивной форме сосуществования на практике. Все они прибывали с увесистыми заплечными деревенскими мешками, именуемыми "сидорами". И эти "сидора" напоминали новогодний мешок деда Мороза. Их буквально распирали домашние деликатесы, о существовании которых полуголодные городские пролетарии, получавшие скудные пайки по карточкам (400 граммов хлеба на иждивенца), давно забыли, а многие и не подозревали. Вот этим им приходилось делиться, а если владелец не выказывал такого рвения, то производилась экспроприация. Я, например, до сих пор помню, какими вкусными были окорока и шарики из теста с запеченными внутри яйцами.

Значительно позднее, когда я научился мыслить абстрактно, пришлось прийти к малоутешительному выводу, что карантин являлся довольно откровенной и циничной формой тяжелого рабского неоплачиваемого труда. В качестве рабов использовались вчерашние школьники, многие с незавершенным средним образованием (для обучения по курсу лётчика допускались закончившие девять классов), которым и в голову не приходило, что может быть по-другому. Постепенно наступало прозрение и понимание, что далеко не все, кто попал в школу, подобно мне горят желанием быстрее её закончить и попасть на фронт. Более того, их задача как раз и состояла в том, чтобы протянуть время и на фронт не попасть. Подобными мыслями вслух не делились, но многие поступки свидетельствовали о подобной тенденции. Впрочем, те, кто уже побывал на фронте, свои сокровенные желания не очень утаивали.

О разнообразности спектра выполняемых абитуриентами работ свидетельствует несколько сокращенный перечень объектов приложения их трудовых усилий: овощехранилище, сбор арбузов и тыкв (не самое неприятное занятие!); рабочий в столовой (даже по прошествии многих лет никто не верит, что я ухитрялся за ночь начистить два мешка картофеля, а при собственном весе 54 кг таскал ящики с селедкой, вес которых достигал 70 кг); разгрузка железнодорожных составов; пилка дров; погрузка и разгрузка кирпичей и многое другое. Впрочем, другие кандидаты в курсанты во все времена использовались ничуть не меньше нас. Правда, имелось одно немаловажное обстоятельство: мы трудились в той одежде, в которой и прибыли, поэтому постепенно оборвались, а если и не смахивали на шпану, то лишь потому, что ходили строем.

Из приведенного не следует делать выводы, что мы были забитыми и тёмными: регулярно смотрели новые фильмы, кто выглядел поприличнее и умел танцевать, посещали танцы, которые организовывались здесь же, в актовом зале школы, и пользовались у женской половины города большой популярностью. Среди карантинщиков имелись большие любители танцев.

Пребывание в подвале, несмотря на относительно неплохой по меркам военного времени, быт и питание, тяготило. Но пусть для кого-то это и покажется странным, в наших довольно неопределенных жизненных реалиях бывали дни, когда мы чувствовали себя если и не на верху блаженства, то, во всяком случае, очень и очень счастливыми. Судьба мне улыбнулась, и я в течение двух недель состоял в числе таких счастливчиков.

В те времена ВМФ, по-видимому, считался солидной организацией, имел широкую сеть санаториев и домов отдыха. Один из таких санаториев располагался выше Куйбышева на живописнейшем берегу Волги, именуемом поляной Фрунзе. По Волге прибыли плоты, их причаливали в районе санатория. Оставалось вытащить брёвна на берег с тем, чтобы сделать заготовки дров на зиму. Эту задачу поставили нашей группе кандидатов в курсанты из десяти человек. Нас разместили в одном из коттеджей и экипировали: после мытья в бане каждый получил спортивный костюм и спортивные ботинки.

Вскоре основная группа приступила к работе по назначению – разгрузке плотов. Несмотря на сентябрь и начало октября, погода нас явно баловала, Волга была пустынна, прекрасна, ничто не напоминало о войне, и мы приступили к делу. На берегу мы положили слеги, по которым, уцепившись за верёвки, должны были вытаскивать брёвна, и работа началась. Мы трудились практически с рассвета до темна с перерывом на обед. Однажды с нами решил «размяться» отнюдь не молодой и полноватый начальник санатория полковник медицинской службы с совершенно необычной, а потому и запоминающейся фамилией Король. До вольно быстро выдохшись, он трезво оценил всю сложность не требующего мыслительных способностей процесса и дал указание усилить наше питание. Если раньше для нас готовили по нормам солдатского пайка, то теперь стали кормить по санаторным нормам, причем вечером нам иногда выдавали графин, а то и два сухого вина, что было совершенно не лишним.

Но всё хорошее когда-то кончается, и миссия по разборке плотов также завершилась. Нас с сожалением проводили, и мы последовали дальше, навстречу неизвестности в ожидании зачисления в курсанты. Предварительно организовали медицинскую комиссию, которой я изрядно опасался, так как зрение на правый глаз оставляло желать лучшего. В своё время я увлекался опытами по химии, и в глаз попала кислота, а возможно, это произошло раньше, когда, купаясь в грязном пруду, я подцепил какую-то глазную болезнь, от которой долго лечился. Была большая надежда на подстраховку, ток как я знал наизусть не только буквы тест- таблицы, по которым определяют остроту зрения, но и положение кружков с вырезами. Впоследствии знание таблиц меня никогда не подводило, так как они оставались без изменения в течение десятков лет. Тем не менее я всегда готовился к неожиданностям и брал с собой шило, чтобы при необходимости проткнуть экран, которым закрывают глаз при проверке. В этом случае мой неполноценный глаз видел бы как новенький. А однажды, приняв во внимание возраст врача, я применил более элементарный приём: взял экран вначале правой, а затем левой рукой. Прочитав оба раза таблицы одним и тем же глазом, я с блеском вышел из положения. Сестра мои манипуляции видела, но, с трудом сдерживая смех, заверила засомневавшегося доктора, что всё правильно. Но это было потом, через двадцать пять лет.