Авиация и космонавтика 2004 12

Встречи эти были очень приятные. Нам, ветеранам, было интересно пообщаться друг с другом в знакомой обстановке, а молодому поколению полезно было послушать фронтовиков.

Во время одной из встреч, уже во время застолья, мы с Алексеем Николаевичем, сидя, как всегда, за столом рядом вели разговоры «за жизнь». Когда объявили перекур и все вышли из-за стола, мы, как не курящие, продолжали беседу. И вдруг Алексей Николаевич сделал паузу и, немного подумав, сказал мне: «Знаешь, Илюша, жизнь-то у меня была очень непростой и порой просто тяжелой. Я не люблю об этом говорить.

Вот все, кто сейчас здесь присутствуют, не знают об этом. А тебе я хочу свою историю рассказать». И он посвятил меня в самые драматические подробности своей жизни.

Вот об этом я и хотел поведать читателям. Рассказ буду вести по памяти, поэтому в некоторые детали могут вкрасться незначительные неточности, за которые заранее прошу прощения у читателей. Что же касается сути рассказа, она будет точно соответствовать действительности.

Алексей Николаевич Прохоров родился 19 января 1923 года в маленьком городке Поворино под Борисоглебском в … семье священника.

Как нетрудно понять, именно это обстоятельство и послужило первоисточником всех его дальнейших бед и мытарств, во всяком случае, в первой половине жизни. Хотя после Революции отец снял с себя священнический сан, в 30-е годы – в разгар особых гонений на духовенство, он был репрессирован и получил ярлык «врага народа». А ни в чем неповинный мальчик Алеша – ярлычок: «сын врага народа». И вот с этим ярлыком он проучился все 10 лет в школе. Можно себе представить ощущения мальчика, а затем юноши, когда сверстники боятся не только дружить, но и общаться с «чуждым элементом». В каком-то смысле помогла война, 41-й год был годом призыва юношей, родившихся в 1923 году. При этом существовал приказ: призывников, имеющих среднее образование, направлять в училища. Тут уже было не до «ярлыков», и Алексей попал в Балашовское летное училище. Окончив его по ускоренному курсу в конце 1 942 года, молодой летчик-штурмовик попадает на Ленинградский фронт.

В училище, как рассказывал Алексей, научили только взлетать и садиться. Ни о каком боевом применении и не говорили. Не было времени: фронту нужны были летчики.

В полку, куда прибыли «новобранцы», опытных пилотов почти не осталось. Пришлось идти в бой с тем багажом знаний, какой был в наличии, а вернее – безо всякого его наличия. Из первого боя Алексей вернулся по счастливой случайности – столько ошибок наделал. И вот тут он понял: чтобы не быть только мишенью для немецких истребителей и зенитчиков, а стать полноценным бойцом, нужно любыми способами научиться воевать. И он не стал откладывать это дело в долгий ящик, а всю ночь после первого вылета анализировал свои действия в первом полете, выявлял все допущенные ошибки и пытался найти те действия, которые были бы в этой ситуации оптимальными. Результат сказался не сразу, но он сделал этот анализ ситуации обязательным элементом саморазбора полета, да и самоподготовки к каждому следующему.

Приобретя таким образом уверенность в себе, которая сделала каждый вылет максимально эффективным, Алексей быстро встал в ряд наиболее результативных летчиков полка. Им двигало желание стать наиболее активным защитником родины от ненавистного врага. Было и еще одно, подспудное желание, в котором и себе-то не мог признаться – желание доказать, что он никакой не «сын врага народа», а сын своей Родины, любить которую учил незаслуженно попавший в опалу его отец.

Думаю, что боевая работа шла не всегда гладко, ведь условия, в которых приходилось воевать штурмовикам, были экстремальными. По статистике в среднем за войну штурмовиков хватало всего на 13 вылетов!

Точно я знаю о последствиях самого драматичного вылета, из которого вернулся Алексей просто чудом. А было это так…

После выполнения очередного задания, штурмовики уже возвращались домой, когда на них налетела большая группа истребителей. Враг был опытный: истребители рассеяли группу и начали бить штурмовиков по одиночке. На Алексея насела четверка «мессеров», которая методично, поочередно, как на учебной базе, атаковала его на всем пути следования на аэродром.

Алексей делал все, что мог, чтобы уменьшить вероятность поражения своего самолета. В его распоряжении был только маневр. Все снаряды он израсходовал при атаке цели. А противник был опытным. После каждой очередной атаки снаряды вражеских истребителей попадали в самолет, и Алексей видел зияющие дыры на крыльях и чувствовал удары по фюзеляжу.

Вскоре и управляться самолет стал плохо, значит, досталось и рулям.

Алексей мысленно уже простился с жизнью, сожалея только о том, что не сумеет выполнить свой долг до конца.

Уже перед самым аэродромом по «мессершмиттам» ударили зенитки, и они ретировались.

Алексей не мог понять, на чем держится в воздухе его многострадальный Ил-2: все, что попадало в поле зрения, было разбито в клочья. Каким-то чудом Алексей посадил уже плохо слушающийся рулей самолет и даже зарулил на стоянку. Все, кто был в это время на аэродроме, подбежали к самолету и молча смотрели на то, что от него осталось.

Было совершенно непонятно, на чем же он держался в воздухе.

Алексей сидел в кабине и «отходил» от того стресса, в котором находился в полете. Затем медленно вылез из кабины, спустился на землю и стал возле самолета, опершись на то, что осталось от крыла. Чувствуя, что пот стекает из-под шлемофона на лицо, он снял его. Стоящий рядом техник посмотрел на него и так изменился в лице, что Алексею показалось, что он обнаружил на его голове зияющую рану. Но ранен он, как ни странно, не был: броня «Ила» защитила его. Техника поразило иное: мокрые всклокоченные волосы были словно напудрены.

Молодой 22-х летний человек в одночасье стал седым.

Ну, а дальше началось то, на что намекает заголовок очерка. Приобретя уже достаточный боевой опыт и уверенность в своих силах, Алексей довольно быстро набрал такое количество боевых вылетов, которого было достаточно для присвоения ему звания Героя Советского Союза.

Представление послали, но оно вернулось. Звание не присвоили без объяснения причин. Самому Алексею все, конечно же, было ясно. Но эта вопиющая несправедливость никак не повлияла на его поведение. Он не ожесточился, не упал духом, а напротив, продолжал с удвоенным рвением выполнять боевые задания. И не просто выполнять поставленные задачи, он буквально рвался в бой. И в этом ему никто не препятствовал.