Сергей Ишутин - Воспоминания случайного железнодорожника

После сенокоса на Гальдячке косить сено на острове всегда было отдыхом. Главное – ночуешь, завтракаешь и ужинаешь дома. Ну и комаров намного меньше. Хотя и дома их бывало много. Мать вспоминала, что в первое лето жизни на Дальнем Востоке (1940 год) комаров было столько, что она пришла к убеждению – это и есть "тот самый ад"!

Почему она пришла тогда к такому убеждению, я понял, когда побывал на своей Родине, в Клинцовском районе Брянской области. Если сравнивать с Хором, то там комаров нет. Впрочем, их намного меньше и в окрестностях города Тынды, в котором я пишу эти строки.

Окончание 7 класса еще связано и с тем, что на последнем собрании учителя прямо говорили, кому они рекомендуют учиться в 8 классе, а кому нет. Рекомендации были жесткими. И их, по-моему, никто не нарушил. Способствовало отсеиванию и то, что за 8 класс надо было платить 150 рублей: 75 – в первую половину года и 75 – во втором полугодии. Деньги в общем-то небольшие, но моей матери, которая не высказывала сомнений в необходимости моей дальнейшей учебы, выкроить эти деньги из скудного семейного бюджета было очень непросто. Подавляющее большинство учащихся и сами не изъявляли желания учиться в старших классах и из-за тяжелого материального положения семьи. Был год, в который наша, тогда единственная, средняя школа не выпустила ни одного учащегося с Аттестатом Зрелости – просто не было 10-го класса, т.к. двумя годами раньше никто не пошел учиться в 8 класс. Оставив учебу и устроившись на работу, пятнадцати- и шестнадцатилетние ученики становились финансовым подспорьем в семье.

Но надо и признать, что для подавляющего большинства учащихся рекомендации учителей были решающими в вопросе продолжения учебы. Конечный результат по переходу в восьмой класс был следующий. Если 5-х, 6-х и 7-х классов, когда я в них учился, было в школе семь (я учился в 5-Е, 6-Е и 7-Е, но был тогда и “Ж”), то 8-х было только три. В старших классах я был "бэшником".

В этой связи я вспоминаю судьбу одного сверстника по фамилии Коновалов. Ему педагоги не рекомендовали учиться в старших классах. Его и так еле дотянули до 7 класса, выполняя действовавший тогда "Закон о всеобщем 7-летнем образовании". Кроме проявления уже названных "способностей", он еще обладал и своеобразной совестью, позволяющей совершать подлые дела. Он легко мог оболгать человека. Свою вину часто "сваливал" на другого. За что он неоднократно был бит. Оставив школу, он себе не изменил. Уже значительно позже, когда я окончил школу и учился в железнодорожном училище, приезжая домой, убеждался, что он по-прежнему "тот же человек". А еще чуть позже, в период моей учебы в Хабаровском железнодорожном институте, вечером в курилке кинотеатра "Гигант" встретил Коновалова. На вопрос, что он делает в Хабаровске, ответил, что учится в школе милиции. Вскоре на Хору я увидел его с погонами младшего лейтенанта милиции на плечах. Тогда я был очень удивлен. Но в дальнейшем в милицию ушло работать еще три знакомых человека. И все они отличались низкими нравственными качествами. Такой отбор кадров и привел к тому, что в 80-х и 90-х годах население стало бояться милиции больше, чем бандитов. Конечно, в милиции работают и честные люди, но судя по тому, что "погоду" там делают «оборотни в погонах», им работать тяжело.

В 8 классе мы уже чувствовали себя будущими студентами. В нем учились только те, кто намерен был потом продолжить образование в ВУЗе. Для техникума было достаточно и семи классов. Наш 8-й "Б" (как и другие два класса) был сборным. Кроме тех, кого отобрали из семи седьмых классов, в эти классы влились и учащиеся соседних семилетних сельских школ, решивших (тоже с учетом рекомендаций преподавателей) продолжить учебу в старших классах. Но те, кто учился в 7-Е, и кому рекомендовали продолжить учебу в 8 классе, все были в 8-Б. Таких было не более 10 человек.

В 8 классе у меня постепенно обновился и круг друзей. Если раньше они все были "старохорскими" или из числа тех, с кем вместе пасли коров, то теперь ими становились одноклассники, живущие во всех районах поселка. В гости ходили и за несколько километров. Класс становился более сплоченным. Этому способствовала наш классный руководитель Анна Антоновна Туней. Сейчас по прошествию многих десятков лет выделяю один существенный принцип сплочения нашего класса – доверие. Нам стали больше доверять, и мы доверяли друг другу. Доверие надо было оправдывать. Понятно, что мы старались не подвести ни педагогов, ни товарищей. Принцип хорошо известный еще от Макаренко. Но ВКП (б) – КПСС этот принцип на деле не поддерживала. Для этого пришлось бы много сказать того, что скрывалось, то есть признаться в преступлениях. А это невозможно сделать до сих пор! Хотя принцип доверия всегда дает хороший результат.

В 9 классе нашим классным руководителем стала Тамара Григорьевна Домрачева. Она этот принцип не разрушила, а наоборот, укрепила. Класс получился хороший, и, главное, честный. Это доверие поддерживали многие преподаватели. Я уже называл Галину Афанасьевну Новикову. Еще большее доверие лично я почувствовал от преподавателя истории Вилена Яковлевича Шейнина. Приведу только один пример.

Во время войны самые тяжелые работы на Хорском гидролизном заводе и Хорском лесозаводе выполняли "бамовцы". Бамовцами тогда называли заключенных, которые работали на строительстве Байкало-Амурской Магистрали в 30-е годы. Но с началом войны эта стройка была прекращена, а строителей- "бамовцев" расставили по другим местам тяжелой физической работы взамен ушедших на фронт мужчин. О том, что бамовец – это заключенный, т.е. "зэк", я знал уже с первых сознательных дней. Меня еще маленького мать пугала этим именем. Если я просился на улицу, а там уже было темно, мать говорила: "Иди, иди – там тебя бамовец схватит". А вот то, что слово бамовец происходит от слова БАМ, которое расшифровывается как Байкало-Амурская Магистраль, я узнаю лет на 30 позже. После 4 курса института нас направили на преддипломную практику. Я ехал в г. Ашхабад. На Забайкальской дороге прочитал название станции БАМ (сейчас она переименована в Бамовскую). Тогда подумал, что эту станцию за что-то сильно наказали, дав ей ругательное название.

Потом, после окончания войны, бамовцев на заводах сменили военнопленные: сперва корейские, затем японские. Не знаю, кто конкретно был виноват, но в то время наш лесозавод горел почти каждый праздник. Обвиняли вначале бамовцев, затем корейцев, потом японцев. После освобождения и отъезда всех военнопленных пожары на заводе не прекратились. Но и теперь было кого обвинять – на Хор привезли в ссылку сотни семей из Западной Украины – бандеровцев. Чтобы не подожгли и школу (а она тогда была деревянная) на праздник принимались дополнительные охранные меры.