Евгений Федосов - ПОЛВЕКА В АВИАЦИИ Записки академика

Были у меня встречи с А. С. Яковлевым, когда мы работали над Як-28И.

Александр Сергеевич ко мне относился очень хорошо. Надо сказать, что он был весьма своеобразный человек, который вел замкнутый образ жизни, и даже вход в его кабинет был отдельный. К кабинету примыкал «зеленый» зал заседаний и личные покои - он жил в своем КБ. Допускались в этот кабинет и покои, а также в столовую очень редкие люди. В «зеленом зале» он вел совещания. Что меня поразило, когда я впервые попал в это «святая святых», - безукоризненный вкус, с которым сделан интерьер. Везде - зеленый цвет разных оттенков: сукно стола, обивка кресел, шторы на окнах, доска, мел, губка, камин, на котором стоит ваза с сосновыми ветками… Чувствовалось, что кто-то специально следит за тем, чтобы вся обстановка вокруг Яковлева была выдержана в едином стиле и этот стиль пронизывал все конструкторское бюро. Если посмотреть на КБ с улицы, то шторы на окнах были подняты строго до одного и того же уровня…

В 50-е годы я читал лекции для руководящего состава КБ. И вот иду на лекцию как-то к девяти часам утра и вижу: все заместители генерального конструктора сажают березки вдоль фасада нового здания. Увидя меня, Скрижинский, первый заместитель Яковлева, спрашивает:

– Евгений Александрович, подойди посмотри, как березы посажены - ровно или нет?

Я пригляделся и вижу: одна березка чуть выбивается из шеренги, о чем и сказал Скрижинскому. Тот закивал:

– Вот, и Александр Сергеевич сказал то же самое!

Видимо, он раньше им уже сделал выговор, дескать, куда вы смотрите?! Сейчас эти березы выросли и стоят ровным строем.

Что меня еще поражало - когда в мае на газоне перед КБ расцветали одуванчики, то уборщицы ОКБ ползали на коленях и выдирали эти желтые цветки, чтобы оставалась расти только зеленая трава…

В авиационной промышленности тех лет Александра Сергеевича, видимо, не очень любили, да и он держался как-то отчужденно. Мы же, работая над Як-28, делали свое дело, и чем-то я приглянулся Яковлеву, потому что однажды он пригласил меня к себе. Кабинет генерального поразил своей простотой. В нем стояли однотумбовый стол, кресло, какой-то шкаф, столик с бронзовой скульптурой, небольшой книжный шкафчик. А еще там был действующий камин. На стене за креслом висела небольшая фотография, на которой был изображен Сталин с ведущими конструкторами оружия, в том числе и А. С. Яковлев. Вот такой аскетизм…

Генерального смертельно боялись все, и он для своих сотрудников был почти что полубог. Поэтому, если Яковлев вызывал человека к себе в кабинет, это считалось высочайшей милостью. А уж если кто-то удостаивался чести быть приглашенным на обед?! Меня он приглашал к себе пообедать трижды… Это было время, когда Яковлев хотел заложить гиперзвуковой истребитель-перехватчик, способный развивать скорость до пяти Махов. Уже создавался МиГ-25, и он мечтал превзойти все, что было достигнуто в авиации до него. Яковлев почему-то считал, что прогресс в нашем деле должен пойти по пути увеличения скорости полета самолета. Может, действовал привычный лозунг: «Дальше всех, выше всех, быстрее всех!» Почему-то на роль советника он выбрал меня и делился своими идеями.

Я его останавливал, убеждал, что авиация «осела» к земле, переходит на предельно малые высоты, поэтому нет необходимости в гиперзвуке, на который он замахивался. Возникнет масса иных проблем… Да и противник идет другой дорогой. Но несколько лет Яковлев «болел» этими идеями, пока не занялся вертикально взлетающими машинами. Последним самолетом, заложенным при его жизни, стал Як-41, над вооружением которого нам тоже пришлось работать.

Ростислав Аполлосович Беляков был представителем совсем другого типа конструкторов. Придя в КБ молодым специалистом, он затем успел поработать в бригадах, конструировавших шасси, в вооруженческих бригадах, бригадах общего вида, других подразделениях. Потом он занимал должности, связанные с производством самолетов. Тем самым Беляков прошел хорошую школу понимания всего процесса проектирования и воплощения в металле современного боевого истребителя. Такое восхождение от рядового инженера до Генерального конструктора в последующем очень помогло ему в работе. На мой взгляд, генеральные «второй волны» были технически более грамотны, чем их легендарные предшественники, которые строили самолеты 30-40-х, начала 50-х годов во многом интуитивно. Но авиация второй половины века, реактивные самолеты второго, третьего, четвертого поколений - это уже совсем другая авиация, чем та, которую создавали А. Н. Туполев и его коллеги. Нарастали скорости, высотность, расширялись функции, резко усложнялись условия боевого применения самолетов и вертолетов, что в свою очередь потребовало высокого уровня знаний от тех, кто руководит созданием этих сложнейших систем и комплексов. Надо отдать должное генеральным конструкторам «второй волны» - почти все они соответствуют своему положению и занимаемым должностям. Это не случайные люди, а настоящие руководители, выросшие в своих знаменитых коллективах. Беляков принадлежит к их числу.

С Ростиславом Аполлосовичем, как я уже сказал, мне пришлось пройти большой путь. Мы начинали его с МиГ-23, потом были МиГ-29 и МиГ-31. Эти три самолета и по сей день играют значительную роль в российской авиации. И над всеми тремя мы начинали работу с азов - от общей идеологии, концепции и до сдачи на вооружение в ВВС.

Беляков унаследовал многие лучшие качества Артема Ивановича Микояна. Так же, как основатель КБ, он вел себя всегда очень сдержанно, не позволял резких выражений и вообще всячески избегал авторитарных методов управления, которыми, надо сказать, грешили некоторые другие генеральные конструкторы. Беляков - это человек команды. Пока не выслушает мнение всех - не только членов своего коллектива, но и представителей смежных организаций - а потом, пока хорошо не обдумает услышанное, он не принимал решение, не навязывал свое мнение или позицию. В нем всегда проглядывала какая-то хорошая осторожность, что всегда себя оправдывало.

Начиная с 70-х и до конца 90-х годов мы с ним побывали на всех международных авиакосмических салонах в Ле Бурже, Фарнборо, и если была возможность, селились в одной и той же гостинице, поближе друг к другу, так как лично хорошо знакомы. У него был точнейший глазомер, который, как правило, отличает опытного конструктора. Когда в советское время мы попадали за границу, каждый хотел, естественно, привезти жене, близким какие-то вещи, подарки. Для меня процесс таких покупок всегда был сложным и мучительным: я запасался выкройками, размерами, все платья промерял сантиметром… А Ростислав Аполлосович брал костюм, встряхивал его, окидывал взглядом и давал знак продавцу: «Годится. Беру». Однажды я спросил его жену, Людмилу Николаевну, ошибся ли он хоть раз при таком выборе одежды для нее. Она засмеялась: «Нет. Никогда не ошибался».