Яков Белицкий - Богословское-На-Могильцах

Нам не посчастливилось отыскать документы, в которых были бы увековечены подробности торжественного въезда Елизаветы в Софрино, но представить себе царский поезд мы можем легко, потому что дошло до наших дней свидетельство дипломата Адольфа Лизека. Оно написано, правда, несколько раньше, но в нем дан надолго сохранившийся ритуал подобных выездов.

«Впереди шли 250 скороходов без музыки и барабанного боя, неся в руках поднятые вверх бичи, блестевшие золотом. За ними везли в крытых телегах запасную казну, образа, оружие, постели, платье царя, царицы, царевичей и царевен, белье и принадлежности царской мыльни; в так называемую поборную телегу складывались подносимые государю дорогие вещи. В прочих запасных телегах уложены были разъемные столы, разъемные кровати, стулья резные и другая домашняя утварь… За царевым поездом следовал царицын; свита царицы также отличалась многочисленностью и великолепием».

За свою многовековую историю Софрино сменило немало владельцев. Фамилии одна громче другой: Салтыковы, Головкины, Ягужинские… Полководцы, дипломаты, обладатели высших чинов Российской империи…

Многие из них могли быть близкими знакомыми князя Гагарина не только по соседству усадеб, но и по службе при дворе. Один из графов Головкиных отметил в своих записках глубокий ум князя, но тут же счел необходимым добавить, что Гавриилу Петровичу присуща была столь же глубокая безнравственность. Это тоже, как и у Ростопчина, — вдогонку, на тот свет, запоздалая месть за умение князя выкручиваться из самых щекотливых положений, за то, что закрыл глаза на более чем двусмысленное положение семьи сына. В свете прямо говорить то, что думаешь, принято не было — заметки писались для сведения потомков…

Последней владелицей Софрина стала Варвара Николаевна Ягужинская. Тут переплелись несколько дворянских родов. Сама Варвара Николаевна в девичестве — Салтыкова, ее муж — генерал-лейтенант * * По другим документам — генерал-поручик. * Ныне Спасское вошло в черту поселка Зеленоградский. Сергей Ягужинский, сын Павла Ягужинского, одного из ближайших сподвижников Петра I («Если что Павел осмотрит, то это так верно, как будто я сам видел», — говаривал Петр). В отличие от Салтыковых Ягужинские древностью похвастаться не могли. Павел Иванович был сыном органиста лютеранской церкви в Старых садах на Покровке. Своей смышленостью он понравился Александру Даниловичу Меншикову и благодаря ему попал в царский дворец — история в петровские времена обычная.

Когда А. С. Пушкин писал историю Петра I, он захотел быть представленным графине. «Я не делю общества с рифмачами и писаришками», — надменно ответила Варвара Ягужинская. Ей возразили, что Пушкин принадлежит к одной из древнейших дворянских фамилий. На это, нимало не смутившись, графиня ответила, что если бы он не был прикосновенен к писательству, то она охотно бы приняла его и добавила: «Он напечатает то, что я могла бы ему сообщить или рассказать, и бог знает, что из этого может выйти».

Досадно, конечно, что из-за каприза старой графини не побывал Пушкин в описываемых нами местах.

Но с какой все-таки стати Ягужинская, аристократка до кончиков ногтей, заговорила вдруг языком гоголевского городничего?

Помните? «Разнесет по всему свету историю» — и далее разные бранные слова одного пошиба с графинпным «писаришкой»…

В. В. Вересаев, из чьей книги «Спутники Пушкина» заимствован этот эпизод, приводит вот какой довод Варвары Николаевны: «Моя бедная свекровь умерла в Сибири с вырезанным языком и высеченная кнутом, а я хочу спокойно умереть в своей постели в Сафарине».

Вторым браком Анна Ягужинская, свекровь Варвары Николаевны, вышла замуж за Михаила Петровича Бестужева-Рюмина, русского дипломата, проведшего большую часть жизни за границами России.

Более известен его младший брат — Алексей Петрович, сенатор, главный директор над почтами и, наконец, канцлер, на протяжении более полутора десятка лет ведавший внешней политикой России.

«У него нет недостатка в уме, он знает дела по долгому навыку и очень трудолюбив; но в то же время надменен, корыстолюбив, лжив, жесток…» — так характеризовал его в своих «Записках о России» генерал Христоф Манштейн. Что ж, все эти качества не раз помогали великому канцлеру искусно добиваться поставленных целей и с немалой пользой для себя выходить из всех подстроенных ему интриг. Но противная партия не оставляла мысли свалить могущественного соперника, и этой ни на день не утихавшей борьбе была принесена в жертву жена старшего брата…

В самом начале своего царствования Елизавета вернула Алексея Бестужева-Рюмина из ссылки, куда он был отправлен императрицей Анной Леопольдовной, облекла своим доверием и осыпала милостями. Дальновидные противники графа сразу же взялись за дело. Вскоре был раскрыт заговор против новой императрицы, активной участницей которого назвали Анну Ягужинскую и легко убедили Елизавету в тайных пружинах ее активности: вознамерилась-де выручить попавшего в жестокую опалу брата своего, бывшего вице-канцлера Михаила Гаврииловича Головкина.

(«Все это сущая неправда», — напишет много лет спустя, на полях одной из французских книг, где излагалась эта история, Екатерина II. Вся вина Ягужинской, по ее словам, заключалась в том, что в доме «говорили несколько несдержанно об Елисавете, эти речи были ей донесены…».)

Нетрудно догадаться, сколь многого ожидал Александр Сергеевич от знакомства с архивом Салтыковых, Головкиных, Ягужинских и Бестужевых-Рюминых! Как был огорчен (а зная Пушкина, можно предположить, что взбешен!) оскорбительным отказом графини!

Современники писали о ней, как о «сложной натуре». (Вересаев в сердцах просто напишет — глупа!)

Но, возможно, некоторым оправданием этому эпизоду послужит тот факт, что, как выяснилось несколько позже, графиня уничтожила домашний архив, предав однажды огню все, что могло поведать о взлетах и падениях, о страстях и низких интригах, о сладости побед и горечи поражений многих знаменитых людей российской истории. Сказать об этом посторонним людям было, видимо, по понятиям графини, явным неприличием, и она отделалась грубостью, надеясь, что после этого у Пушкина пропадет охота завязывать с нею знакомство.

Она дожила до весьма преклонного возраста, умерла, как и желала того, в своей усадьбе, и похоронена в подклети софринской церкви. Графиня была бездетной, и род на ней пресекся. Побывавший вскоре в этих местах историк А. А. Мартынов написал, что «дом пришел в полное обветшание, в коробовых и стрельчатых сводах образовались разъедины, оконца перебиты и все обветшало и валится».

И, верный правилу не рисовать своих героев одною краской, добавлю, что еще в 1833 году Ягужинская, к великому неудовольствию окрестных помещиков, освободила своих крестьян — «вечно на волю в звании свободных хлебопашцев».