Георгий Бабат - Магнетрон

К тому времени, когда Константин Иванович дошел до этой притчи, камин догорел, а сам он почувствовал себя вполне отдохнувшим и готовым к борьбе.

Было еще только восемь часов вечера. Студенецкий всегда гордился тем, что спит всего лишь шесть часов в сутки: «Не больше, друзья мои, не больше!»

Он бодро вскочил с кровати, принял душ, оделся и решил немедленно позвонить в Государственное Политическое Управление, чтобы рассказать, как нагло он, технический директор завода, был силой увезен на Парголовское шоссе и как там его пытались шантажировать.

«Что же касается прошлого, — скажет он, если его спросят, — то я имел основания полагать, что тем, кому следует этим заниматься, известно всё, относящееся ко мне. И мне кажется, что моя биография представляет интерес только с одной стороны: мне удалось создать такое предприятие, как наш завод. Крупинка за крупинкой, факт за фактом собирались у меня в мозгу ряд соображений и наблюдений. И завод строился цех за цехом, корпус за корпусом. Я был тем муравьем, который, не претендуя на гениальность, трудясь ежечасно, создал, изо дня в день работая, это большое дело».

Он уже протянул было руку к трубке, но тут в комнату неслышными шагами, как входят к тяжело больному, вошла Наталья Владимировна.

Минут двадцать назад она оставила его здесь лежащим, слабым, безмерно нуждающимся в ее заботах. Сейчас он был уже одет, подтянут, вежлив и холоден, как всегда. Ей осталось только выразить удовольствие по поводу его хорошего состояния, пожелать ему доброй ночи и удалиться.

Телефонный звонок предупредил намерения Студенецкого позвонить в ГПУ.

Он поднял трубку и просиял. Френсис со всеми его фокусами совершенно вылетел из головы. Ведь сегодня, несмотря ни на что, все-таки пятница!

И Константин Иванович, так и не сообщив органам Главного Политического Управления о своем приключении, поспешил туда, где его ждали с таким всепрощающим терпением.

Давно привыкшей ко всяким неожиданностям, но до сих пор не смирившейся Наталье Владимировне Константин Иванович сказал, что звонили с завода и он немедленно должен уехать. С легким вздохом он надел пальто, шляпу, сунул в карман покупку, сделанную в ателье на Невском. Перед уходом он нежно поцеловал руку жены. Вид у него, как всегда, был таков, какой может быть у человека преуспевающего.

И в самом деле, до сих пор его уменье примениться к любой обстановке, способность ориентироваться при любых обстоятельствах изумляли всех людей, знавших его близко.

Женившись, Константин Иванович начал работать на маленьком электромеханическом заводе «Дюфлон и Глебов» в Петербурге. Здесь он предложил строить впервые в России высокочастотные машинные генераторы собственной, оригинальной конструкции. После того как он выполнил несколько заказов на генераторы для морского ведомства, о Студенецком-сыне заговорили в инженерных кругах. Но основной его обязанностью у Дюфлона и Глебова все же была не инженерная работа, а торговая деятельность. Он должен был ходить по различным предприятиям и ведомствам и набирать авансы под будущие заказы. Впоследствии, если ему надо было прибедниться, он рассказывал: «В доброе старое царское время меня десять лет держали на побегушках в фирме „Дюфлон и Глебов“.»

Но он умалчивал о том, что работа у «Дюфлона и Глебова» помогла ему свести короткое знакомство с очень влиятельными лицами, которые оказали ему содействие при вступлении в махрово реакционную черносотенную ассоциацию — в Союз Михаила-архангела . Вступление в этот «союз» было в то доброе старое время ступенькой лестницы, ведущей «вверх».

В первые годы революции чутье существа, пробившегося на палубу из тьмы корабельного трюма, заставило Студенецкого порвать свои прежние знакомства и вспомнить о том, что он был исключен с последнего курса Технологического института.

«Известно, за что тогда исключали», — отвечал он на более подробные вопросы.

И всякий думал, что он был исключен за революционную деятельность. На самом деле исключили его за иное.

В танцклассе, который существовал в то время на углу Гороховой и Фонтанки, молодой Константин Студенецкий встретил одну свою знакомую барышню с ее новым покровителем. Поздоровавшись, Студенецкий сунул в рот сигару, щелкнул зажигалкой, но поднес огонь не к сигаре, а к бакенбардам соперника. Новый покровитель барышни оказался видным чиновником. В конце концов последовало исключение Студенецкого из института.

После этого случая Константин Иванович навсегда бросил курить.

Быстрее многих своих однокашников он понял еще в семнадцатом году, что из всех претендентов на управление государством Советы — власть самая сильная, партия большевиков — течение самое могучее. И без колебаний перешел Студенецкий на сторону советской власти, когда она победила. Ибо власти надо подчиняться и плыть следует по течению. Это было его моралью, его девизом. До сих пор он не имел случая в этом раскаяться.

Подчинившись новой власти, он взялся на нее работать. И работал много лет со свойственным ему блеском и усердием.

Но чем ближе к старости, тем чаще он стал делать промахи, которые ему пока прощали потому, что он умел вовремя спохватиться, и еще потому, что помнили его прежние заслуги перед русской электротехникой.

Из гостей Константин Иванович шел домой пешком. Он чувствовал себя свежим и молодым, еще совсем, совсем молодым.

«Собственно говоря, почему технический директор крупного завода не имеет права на отдых? — рассуждал он. — Что касается Френсиса, этого мелкого жулика с птичьим носом, этого сорокопута на посту консультанта от электроники, то какое мне до него дело? Завтра он навсегда уезжает из СССР. Никогда он сюда не вернется, и никогда в жизни мне не доведется с ним встретиться.

Посмеет ли кто-либо упрекнуть меня в том, что я поддался на шантаж, что меня взяли на испуг? Нет, нет, тысячу раз нет! Я всегда, во всех случаях жизни держал себя на высоте, как и подобает гражданину великого Советского Союза».

Если бы Константин Иванович был уже дома, то, несомненно, крикнул бы «ура», но, сейчас ограничился тем, что откозырял стоящему на посту милиционеру, который усмехнулся и ответил тем же.

По наблюдениям этого постового, молодежь, подгуляв, дерзит представителям ОРУДа, а старички «под шефе», наоборот, стремятся выразить почтение.

В этот вечер Константин Иванович ни разу не вспомнил о сантиметровых волнах и не открывал свой голубой портфель. Он позволил себе временно забыть о папке с материалами по магнетронам, которые могли ведь подождать и до завтра.

На другой день, в субботу, на заводе с самого утра начались неприятности. Представитель из главка проверял распоряжение о переводе всей откачки на паромасляные насосы вместо ртутных. Потом был крайне неприятный разговор с Артюховым. И в этот день до самого вечера Константин Иванович тоже так и не заглянул в свой портфель.