Георгий Бабат - Магнетрон

«Высшее счастье — это понимание, — думал Веснин, слушая Крылова. — А то, что называют старостью, — это есть нежелание понять и принять новое. Для человека, работающего творчески, не существует старости. Такие люди, как Крылов, не старятся, а растут, становятся с годами все более простыми, мудрыми…»

С волнением прислушиваясь к легкому, подобному шелесту листвы шуму, долетавшему к кафедре из зала, Веснин вынул из своего парусинового портфеля модель действующего магнетрона и отдельные его детали и положил все это по правую руку. Этот прибор был не чета тому обгорелому аноду, на который он мог год назад ссылаться на совещании у Жукова. Нет, теперь у него в руках был испытанный, проверенный, — надежно работающий прибор — круглая, запаянная наглухо коробочка размером с апельсин, такого же красновато-золотистого цвета. Именно такие приборы впоследствии, в годы Отечественной войны, работали в локационных установках на самолетах, кораблях, в наземных станциях…

По левую руку Веснин положил свой лабораторный дневник и тезисы доклада.

Алексей Николаевич Крылов открыл собрание и предоставил слово Веснину.

Веснин докладывал спокойно и толково. Он научился владеть собой. Помог опыт преподавания в Политехническом институте. И, прислушиваясь к своей довольно плавной речи, он с благодарностью вспоминал слова Дымова о том, что надо учиться читать лекции.

Он оглядел зал и увидел прямо перед кафедрой в переднем ряду Рубеля и Кленского. Это его ободрило. Он поднял вверх магнетрон, и Крылов взял этот прибор из рук Веснина и передал в зал.

В этот момент дверь в конце зала открылась, и показался запыхавшийся профессор Рокотов. Остановившись на пороге, он вытер белоснежным накрахмаленным носовым платком свою шишковатую, выбритую до синевы голову; прижимая к груди огромный, перетянутый ремнями желтый портфель, Рокотов на цыпочках пробрался в передний ряд и сел на свободное место рядом с Кленским.

Веснин смотрел, как из рук в руки переходил по рядам магнетрон. Это напомнило Веснину одно происшествие в школе, где он учился. У них устраивались гостевые вечера: приглашались известные актеры, ученые, старые большевики. В тот вечер, о котором вспомнил Веснин, к ребятам приехал геолог профессор Лычков. Он читал лекцию о кристаллах и пустил по рукам образцы- разных минералов. Володя с восхищением смотрел на крупный кристалл аметиста. Он долго держал на ладони этот бледный, прозрачный, как льдинка, камень. Толя Сидоренко высказал опасение относительно того, как бы этот дивный кристалл не упал на пол: «А то вдруг рассыплется, как сосулька».

Но произошло нечто похуже: камень исчез. Сера, свинцовый блеск, малахит — все вернулось на свое место. Но аметист исчез. Володе было тогда так стыдно, точно он сам украл этот кристалл.

«А вдруг они сломают магнетрон? — подумал Веснин и улыбнулся. — Это было бы совсем не страшно».

Этот магнетрон был не единственный, не уникальный. Это была типовая конструкция, прибор, серийно выпускаемый опытной мастерской КБ. Образцы из этой серии подвергались жестокой механической тряске, воздействию волн перенапряжений, нарочно доводились до разрушения тепловыми, механическими, электрическими перегрузками, чтобы выяснить пределы их выносливости…

Поломка или даже уничтожение этого магнетрона не могли сколько-нибудь огорчить Веснина, и все же ему стало немного не по себе, когда этим ничем особенно не примечательным экземпляром магнетрона занялся престарелый эксперт Комподиза профессор Вонский. Положив на колени микрофон своего слухового аппарата, Нестор Игнатьевич бесцеремонно дергал вывода, заключенные в тонкие стеклянные трубочки, и беспощадно встряхивал прибор.

В последней части доклада Веснин дал обзор того, что можно назвать «предысторией многорезонаторного магнетрона». Он сказал о работах Мочалова, Ронина, Горбачева и других исследователей. Затем он изложил свои соображения относительно грядущего развития техники генерирования сантиметровых волн.

Свое выступление Веснин закончил выражением благодарности всем товарищам по работе, руководству завода, а также своим учителям. Помянул он и профессора Николая Николаевича Кленского:

— От Николая Николаевича впервые услыхал я, что магнитное поле может повернуть поток электронов. Николай Николаевич говорил нам, что сетка — это отнюдь не единственная возможность для управления потоком электронов в электронной лампе. И анод, разрезанный на две половины, я впервые увидел у Николая Николаевича. Именно поэтому я и сделал многоразрезной анод… Возможно, без Николая Николаевича я вообще никогда не занялся бы магнетронами, не пришел бы к многорезонаторному прибору, если бы не было той небольшой никелевой трубочки с вольфрамовым волоском внутри, которую, по указанию профессора Кленского, я когда-то прикреплял к фанерному щиту с нарисованным на нем генеалогическим древом электровакуумных приборов…

Синие глаза Кленского увлажнились, а бледное, немного одутловатое лицо слегка порозовело. Несмотря на такую явную растроганность, Кленский все же уловил момент, чтобы показать Веснину кулак с поднятым вверх указательным пальцем. Таким образом он напомнил своему бывшему ученику о полученной не так давно единице.

После того как Веснин ответил на вопросы, Алексей Николаевич Крылов предложил перейти к высказываниям по докладу.

Первым, к огорчению Веснина, встал и попросил слова Вонский. Крылов очень деликатно извинился:

— У меня, Нестор Игнатьевич, уже записано десять ораторов. Я записываю вас в порядке очереди одиннадцатым.

Веснин увидел, что Крылов поставил цифру «11» посредине совершенно чистого листа бумаги и против этой цифры написал фамилию престарелого эксперта Бюро новизны. Затем, не отрывая взгляда от этого же чистого листа, Крылов сказал, обращаясь к Кленскому:

— Прошу вас, Николай Николаевич. Вы записаны у меня первым.

Кленский внимательно посмотрел на Крылова, обернулся к Вонскому, вздохнул и не спеша пошел к кафедре.

Веснин слышал, как выступал Кленский в нетопленном клубе профсоюза совторгслужащих, рассказывая красноармейцам, школьникам и домохозяйкам о «нестареющей вечности, которая играет с миром», о «телах наших, которые текут подобно ручьям». Слыхал он Кленского, говорящего студентам радиофакультета о новых перспективах и горизонтах электроники. Так же изящно, спокойно, умно и красиво говорил Кленский и сейчас. Но здесь, на собрании во Всесоюзной Академии наук, он позволил себе некоторые вольности и отступления, допустимые в разговоре среди своей семьи. В частности, он остроумно прокомментировал некоторые темы, разрабатываемые «в известных нашему высокоуважаемому собранию» лабораториях.