Георгий Бабат - Магнетрон

Веснин слушал молча.

— Не откажите в помощи бедным, засыпающим рыбкам! — продолжал Муравейский. — Вам хорошо заплатят.

— Надо делом заниматься. Всех денег все равно не заработаешь, — возразил Веснин.

— Но в данном случае от вас работы не потребуется. Вы только подпишите договор на производство работ. Сельдерихин говорит, что на мое имя заключать договоры уже неудобно. Слишком часто мелькает одна и та же фамилия, будто я всю работу взял на откуп. Вы подпишите, и Сельдерихин вас не обидит.

— Интересно, за что же это он мне будет платить?

— Как — за что? За ваше честное, не опороченное ни по суду, ни следствием имя. Вам надо будет только расписаться в ведомости. Никаких других физических и умственных усилий от вас не потребуется.

— Нет, этого я не понимаю. До сих пор я получал деньги только за свой труд.

— Знаете, Володя, наивность хороша лишь до определенного возраста. После этого ее называют глупостью или бесстыдством.

— Вам не нравится мое «не понимаю»? Замените его словами «не хочу».

Веснин покраснел и положил на стол счетную линейку.

— Да, не хочу, — повторил он. — Не хочу участвовать в ваших грязных, гнусных комбинациях. Если вас это не устраивает, я могу сегодня же уйти из бригады.

— Вы меня еще не знаете, Вольдемар. Возможно, когда-нибудь, при иных обстоятельствах, я вам расскажу горькую историю своего детства и юности. Вам повезло. Вам не приходилось задумываться над проблемой своего социального происхождения. Вы даже представить себе не можете, через сколько игольных ушек пришлось некоторым пройти, чтобы попасть в высшее учебное заведение, не вылететь во время чисток, получить диплом. Чего вы гак взъерепенились, Володя? С вами и пошутить нельзя. Я хотел вам предложить неурочную, неплохо оплачиваемую работу. А вы сразу начинаете: «Присосался к кассе, грабеж и все такое». Вы этого не сказали, но подразумеваете. Я привык читать в сердцах людей. Однако не считайте меня таким уж рвачом. Да, я тоже твердо придерживаюсь принципа: «Всех денег не заработаешь». Но у меня, вы знаете, мать, я должен содержать ее. Я вынужден прирабатывать, и никакого в этом преступления нет… Ладно, меняем тему. Ставлю вас в известность, что не далее как вчера я угощал мастера сборочного цеха, чтобы там скорее сделали сердечник к вашему… — Муравейский поправился, — к нашему электромагниту…

В лабораторию вошел исполняющий обязанности главного инженера — «и. о.», как его звали на заводе, — длинный, сутулый Фогель. Муравейский вскочил, надел пиджак и застегнул ворот рубашки.

Фогель только что покинул горячий цех, устал, и цветущий вид Муравейского был ему неприятен.

— Михаил Григорьевич, — начал и. о. главного инженера, — я не вижу результатов работы вашей бригады. Никто из вас не занимается делом по-настоящему. И вы первый подаете плохой пример. Скверно, очень скверно!

— Август Августович, — отвечал глубоким баритоном Муравейский, — если вам угодно, я могу поставить посреди лаборатории наковальню, и мы все будем бить по ней кувалдой посменно, с утра и до вечера. Но до сих пор мы полагали, что наша работа относится к категории так называемых интеллектуальных. Мы, так сказать, обязаны мыслить. Обдумывать, например, очередной ребус с тиратронами, какой составили нам конструкторы. Не угодно ли взглянуть, что получается.

И он протянул Фогелю тетрадку с промерами тиратронов, которые делал Веснин. Он знал, что Фогель плохо разбирается в тиратронах.

— Я не об этом хотел говорить с вами, — возразил Фогель. — В цехе радиоламп стоит сварочный прерыватель вашего производства. И за последнюю неделю брак по сварке больше двадцати процентов. Отваливаются аноды. Это недопустимо! Это катастрофа! Пойдите и разберитесь, в чем там дело.

— Слушаюсь, — почтительно склонил голову Муравейский. — Немедленно отправлюсь в цех.

Когда Фогель ушел, Муравейский сказал Веснину:

— Если все ваши промеры тиратронов записаны точно, то я думаю, что все же одна явная закономерность найдена. Закономерность методов Дымова — проверять работу бригады. Безусловно, он эту двадцать шестую партию нарочно неправильно обозначил «графитовые сетки». Возможно, там сетки никелевые. Это он, уходя в отпуск, решил нас поставить в тупик. Будь на вашем месте Валя или Наташа, у них все цифры сошлись бы, и Дымов тогда поставил бы под сомнение все предыдущие и последующие записи. Давайте еще раз обсудим все это в другой раз. А сейчас пошли в цех. Вдвоем веселее.

Стоило инженерам выйти из здания, как настроение Веснина переменилось. Трудно было хмуриться, глядя на зеленые газоны, на клумбы с оранжевыми настурциями, махровыми петуньями и белыми, как сахар, зонтами летних флоксов. Чуть подальше пламенели маки, среди которых синими копьями поднимались длинные соцветия дельфиниума.

— Бабочки, Миша, бабочки! — воскликнул Веснин.

Он поймал одну и осторожно опустил на ладонь. Оставив легкий, подобный цветочной пыльце, след, бабочка, сияя синим и фиолетовым отблеском, вспорхнула и скрылась среди цветов.

Справа от дороги из большого бассейна, огражденного бетонной балюстрадой, бил искрящийся на солнце фонтан. Среди водяных струй стояла на каменном постаменте девушка трехметрового роста. Подняв на плечо обломок жестяного весла, она, очевидно, пыталась сойти вниз, в несуществующую лодку. Окутанная легкой дымкой брызг, эта когда-то выкрашенная серебряной бронзой, а теперь немного полинявшая статуя выглядела очень мило на фоне плакучих ив и пестролистых кленов, окруживших тесным кольцом журчащий бассейн.

Бассейн журчал потому, что в него непрерывно подавалась отработанная, нагретая вода из цехов. В бассейне вода остывала. Холодную воду выкачивали насосы и возвращали в цехи. Для охлаждения вакуумных установок и печей на заводе потреблялось большое количество воды. Брать ее из городского водопровода стоило дорого. Один кубический метр канализованной воды [1] Воды, доставленной потребителю водопроводной сетью и отведенной канализационной сетью. стоил в то время в Ленинграде дороже, чем киловатт-час энергии. В связи с расширением производства технический директор Константин Иванович Студенецкий предложил устроить на заводе собственный круговорот воды, что давало экономию в расходах на охлаждение. Этот прекрасный фонтан был спроектирован и построен под непосредственным руководством Константина Ивановича. В честь него фонтан, наподобие петергофского «Большого Самсона», получил прозвище «Большой Студенецкий». Такое неофициальное название заводского охладительного бассейна очень нравилось техническому директору.