Георгий Бабат - Магнетрон

Прошла весна, шло лето, а до первого испытания магнетрона было еще очень далеко.

Опираясь на палку с плоским набалдашником, в лабораторию вошел секретарь партийного комитета завода Михаил Осипович Артюхов. Костя Мухартов стремительно рванулся в «аквариум» и вытащил оттуда удобное кресло Муравейского.

— Вот спасибо! — сказал Михаил Осипович садясь. — Признаюсь, сегодня утром мне казалось, что не уступлю на беговой дорожке братьям Знаменским. [2] Знаменитые в те годы бегуны. Но вот к вечеру… Кстати, почему вы так поздно здесь? — спросил он Веснина.

— Мы с Костей один внеплановый опыт производим.

— Я вас, Владимир Сергеевич, еще не успел как следует повидать после вашей поездки в Севастополь. Хорошо! Молодцом съездили. — Артюхов улыбнулся… — Старые люди не зря говорили: печка нежит, дорога разуму учит. Я пришел сюда, чтобы порадовать вас: завод получил благодарность от командования корабля. Вы отлично справились.

Артюхов говорил об испытании тиратронов, о происшествии, которое для Веснина теперь, в свете его теперешних исканий, было мелочью. Молодой инженер был тронут вниманием Михаила Осиповича.

— Как это там у тебя все произошло? — неожиданно переходя на «ты», спросил Артюхов. — Верно, здорово волновался? Растерялся, должно быть, сначала, а потом взял себя в руки, сообразил, что к чему. Так оно всегда в жизни бывает.

Веснину захотелось рассказать Артюхову о командире БЧ-2 Рубеле, о магнетроне.

Впервые с тех пор, как Веснин занялся сантиметровыми волнами, его слушали так внимательно, терпеливо. Артюхов не был инженером, но о попытках создания лучей радиоволн он слыхал не впервые. Михаил Осипович всегда интересовался возможностями применения радиоволн в различных областях, а, следовательно, и различными перспективами будущих работ, какие могли предстоять заводу.

Артюхов не любил принимать необдуманных решений. Следовало ободрить молодого инженера, поддержать в нем страсть к исканию. Но Михаил Осипович не мог дать ответа по существу тут же, немедленно.

— Нет, право… — произнес он, — право, слушая вас, поневоле скажешь:

Так, что ли, Костя?

— Я всю поэму наизусть знал, а теперь вот работаем с Владимиром Сергеевичем, так не до стихов.

— И вы тоже так думаете? — обернулся Артюхов к Веснину.

— Пожалуй, что так. Мне кажется, будет правильно, если я до тех пор, пока не сделаю магнетрон, не стану ничем посторонним отвлекаться. Надо техническую литературу читать, а не художественную… Возможно, это смешно…

— Смешно? Нисколько, — совершенно серьезно отозвался Артюхов. — Истории известны куда более интересные обеты, которые брали на себя люди далеко не глупые. Говорят, в свое время Изабелла, королева испанская, поклялась не менять белья до тех пор, пока ее войска не разобьют мавров. У меня в полку была лошадка серовато-желтой масти. Такую масть специалисты-лошадники называют «Изабель» — в честь цвета белья королевы. Что касается лошади, так скажу — масть завидная, красивая. Относительно же белья судите сами.

Артюхов приподнял край клеенчатой обшивки со стола Веснина. На желтой поверхности сосновых досок, в щелях, во вмятинах и впадинах тускло блестели мельчайшие свинцово-серые брызги. Артюхов постучал по столу суставом пальца, капельки ртути вздрогнули и покатились по доскам, словно живые. Стол, казалось, весь был пропитан ртутью.

«Во что бы то ни стало надо переходить на паромасляные насосы, — подумал Артюхов. — Надо будет еще посоветоваться со специалистами, как максимально уменьшить применение ртути в нашем производстве».

И затем он сказал вслух:

— Вы, товарищи из лаборатории, должны побывать в Институте профессиональных заболеваний и проверить себя. Возможно, найдут небольшое ртутное отравление. Это не следует запускать.

Веснину хотелось рассказать Артюхову про свой давнишний разговор со Студенецким о паромасляных насосах, но он ничего не сказал. Счел, что и без того слишком много говорил сегодня.

Михаилу Осиповичу доставляло удовольствие наблюдать игру разнородных чувств на лице Веснина. Эти мгновенно сменяющие друг друга оттенки говорили о душе, еще не научившейся таить в себе ни единого побуждения, о творческой мысли, ждущей признания или опровержения, о свежести чувств, о человеке, еще не сложившемся, растущем…

Но Веснин по лицу Артюхова не мог прочитать ничего, потому что Михаил Осипович был сдержан, почти сух, а молодой инженер не был так опытен, как его собеседник, в угадывании того, что не сказано вслух.

Если попытаться рассказать все, о чем думал Артюхов, сидя около рабочего стола Веснина в лаборатории промышленной электроники, то слов получилось бы много и говорить пришлось бы долго. А между тем Михаил Осипович пробыл в лаборатории всего несколько минут…

Михаил Осипович Артюхов был участником гражданской войны и на завод попал с фронта, после тяжелого ранения. С путевкой от райкома он вошел в кабинет директора завода Константина Ивановича Студенецкого.

«Инвалид?.. Под Перекопом?.. Боевое Красное Знамя?» — Студенецкий собирался куда-то ехать и потому говорил с вошедшим не садясь, на ходу.

Фуражка с бархатным околышем, на которой поблескивали бронзовые молоточки, твердый воротничок, крахмальные манжеты с золотыми запонками — таким увидел впервые Артюхов Студенецкого.

Бегая от стола к телефону (аппарат тогда еще висел на стене и был единственным в кабинете), Студенецкий подписал Артюхову направление на работу в качестве заведующего складом готовой продукции.

Вскоре после поступления на завод Артюхов познакомился с заведующим химической лабораторией профессором Петром Андреевичем Болтовым. Артюхов зашел в лабораторию, чтобы получить заявку на необходимое оборудование.

Петр Андреевич сидел перед ретортой с длинным изогнутым горлом и перегонял в колбу через маленький холодильник жидкость, запах которой не оставлял сомнения в ее химической формуле. Брюки Болтова были обтрепаны внизу, ноги обуты в грубые солдатские бутсы. Сам он до глаз зарос сизой щетиной.

Около колбы на лабораторном столе стояла мензурка. Когда Артюхов вошел, профессор Болтов опрокинул мензурку в рот, закашлялся. Поставив мензурку на стол, он отхлебнул несколько глотков из алюминиевой кружки, провел пальцем по усам и снова долил мензурку из колбы до деления «сто».