Георгий Бабат - Магнетрон

И жена, и дети интересовались — по мнению Ильи Федоровича, даже слишком интересовались, — состоянием его здоровья. Семья настаивала на тем, что ему пора, давно пора оставить свою работу, связанную с далекими командировками и большой личной ответственностью.

Открыв своим ключом дверь, он тихонько прошел к себе и начал поспешно переодеваться. На упреки Анны Кузьминичны и на ее обещание отвести его «за ручку» обратно в Институт профзаболеваний Илья Федорович возражал:

— Там в клубе торжество какое, а директором в клубе кто? Молодой парень, окончил курсы политпросветработы. А чему их там учат? Разве он знает, как для такого случая стол убрать полагается? Пудинг «Виктория», например…

Действительно, Илья Федорович знал это лучше многих других. Старому шеф-монтеру приходилось монтировать и пускать в эксплуатацию продукцию своего завода на многих новостройках Советского Союза. Он почти всегда присутствовал на объектах в день вступления их в строй действующих, он бывал почетным гостем на празднованиях после благополучного пуска агрегатов.

Не дожидаясь дальнейших нравоучений, старик убежал в клуб.

Любаша пошла на вечер вместе с Роговым. Костя и Юра Бельговский заняли для них места в зрительном зале, где было уже очень много народу, но Ильи Федоровича здесь не оказалось. Не было его ни в читальне, ни в шахматной комнате.

Любаша нашла отца в гимнастическом зале, где были расставлены столы для банкета. В черном шевиотовом костюме, с пестрым галстуком, с белой астрой в петлице, старик озабоченно ходил вдоль столов, сокрушенно вздыхая.

Любаша, чтобы не сердить отца, хотела было незаметно выйти, как вдруг она увидела Муравейского. Михаил Григорьевич крепко пожал руку Мухартову, взял его под локоть и сказал:

— Ты, Илья Федорович, меня поближе к Жукову посади…

Шеф-монтер обернулся. Он был бледен. Капли пота блестели на его лбу.

— Они и сервировать-то не умеют, эти ваши политпросветработники! А уж пудинг «Виктория»… нет, это уж я сам, такого дела им доверить никак невозможно.

И он убежал своей легкой, семенящей, подпрыгивающей походкой здорового толстяка, чуть не сбив с ног свою дочь и не заметив ее.

Не заметил Любаши, которая стояла в конце зала у шведской стенки, и Муравейский. Он был занят тем, что читал карточки с именами приглашенных. Отыскав карточку со своей фамилией, он переложил ее к началу стола.

Едва Муравейский ушел, Любаша подбежала к столу и поместила карточку Михаила Григорьевича между двумя приборами, предназначенными для двух подростков — отличников учебы заводского электровакуумного техникума. Затем Любаша поинтересовалась, в каком соседстве окажется Рогов. Она обнаружила его прибор справа от прибора, предназначенного инженеру-химику Зинаиде Никитичне Заречной. Слева от карточки Зинаиды Никитичны стоял прибор Кости. Любаша усмехнулась, вспомнив о попытках брата воплотить в реальную действительность мечту Заречной о золотой стрекозе. Удовлетворив свое любопытство, она поспешила из гимнастического зала в зрительный, где уже началась торжественная часть.

Когда Любаша вошла в зал, президиум в полном составе уже разместился на сцене, за покрытым алым бархатом столом. Жуков произнес те торжественные слова, которые подобало в такой день произнести директору. Теперь он сидел рядом с Артюховым, оживленно что-то обсуждая.

— Товарищи, — поднявшись, сказал Артюхов, — на имя дирекции и партийного комитета завода только что получена телеграмма от товарища Кирова.

Любаша, все еще стоя в дверях, начала изо всех сил хлопать в ладоши. Вместе с ней аплодировал весь зал.

— Разрешите зачитать? — улыбнулся Артюхов, когда гром аплодисментов затих.

В телеграмме Кирова в числе еще нескольких цехов, давших самые высокие показатели, был упомянут и цех радиоламп.

Секретарь Выборгского райкома партии Петр Иванович Галкин подошел к рампе, где стоял небольшой столик, на котором лежали коробки со значками и почетными грамотами. Справляясь со списком, секретарь райкома начал по очереди вызывать награжденных.

Первому звездочка с надписью Отличнику электровакуумной промышленности была вручена Студенецкому.

Константин Иванович произнес несколько слов, возможно немного чересчур умных, но весьма уместных и теплых.

Ему аплодировали долго и шумно.

Затем на сцену к красному столику вызвали Илью Федоровича Мухартова. У Любаши слезы навернулись на глаза. Рядом с ней очутился Костя. Они сидели, взявшись за руки и не глядя друг на друга. Их отец мог произнести только одну фразу:

— Постараюсь и в дальнейшем работать достойно…

Костя и Любаша аплодировали вместе со всеми, и им казалось, что все смотрят только на них, что все знают: Илья Федорович — их отец.

Следом за Мухартовым на сцену взошел заведующий химической лабораторией профессор Петр Андреевич Болтов. Костя и Любаша, возбужденные, счастливые, смеялись, глядя, как Юра Бельговский и Саня Соркин фотографируют для заводской газеты-многотиражки президиум. Юра взгромоздился на стул, Саня распластался на сцене у рампы.

Костя подтолкнул локтем Любашу:

— Смотри, смотри, у Петра Андреевича крест!

Бельговский спрыгнул со стула и подошел к Косте.

— Пропал твой снимок, — сказал ему Костя: — у Болтова на лацкане царский орден.

Рядом с Бельговским очутился и второй фотокорреспондент — Саня Соркин

— Надо посоветоваться с дядей Мишей, — сказал он. — Боюсь, что на фото это здорово контрастно выйдет.

— Эх, молодо-зелено! — усмехнулась сидевшая неподалеку Карпова. — Тут не в кресте дело. Товарищ Болтов царского времени ученый, на нем и есть царского университета знак.

Кроме университетского значка (синий эмалевый крест, вписанный в белый эмалевый ромб), на лацкане черного, несколько потертого сюртука Болтова блестели значки никому ныне не ведомых спортивных обществ, среди них золотая медаль парижского тира «Гастинн-Ренет», считавшегося когда-то мировым центром стрелкового спорта.

— Принимая эту почетную грамоту, — сказал Болтов, — я полагаю, что отмечен ею не я лично и даже не руководимая мною химическая лаборатория… В эту минуту, товарищи, мне хотелось бы сказать откровенно: было время, когда я…

Его седые, опущенные книзу усы дрогнули, и Любаше показалось, что Болтов плачет.

— Да… кхм, — высморкавшись, продолжал Болтов, — кха-а… Принимая эту почетную грамоту, я говорю: великое счастье, что, несмотря на все невзгоды, обрушившиеся в первые годы революции на наше молодое государство, советская власть победила.

И этот тучный, усатый, большой старик, подняв голову, подошел к столу президиума и пожал руку Артюхову, Жукову и Галкину, словно он их поздравлял с наградой, а не они его.