Георгий Бабат - Магнетрон

«Почему Игорь после двух месяцев молчания написал не домой, как обычно, а сюда, на завод? Письма с хорошими новостями дети не адресуют родителям по месту службы. Следовательно, Игорь имел некоторое основание скрыть это письмо от матери и сестер».

Но сейчас Жукову было неловко читать личное письмо. Шумно хлопнув дверью, в кабинет вошла старуха Карпова.

Она не носила очков, и ее небольшие черные глазки видели достаточно остро. На заводских стрелковых соревнованиях она заняла в этом году третье место. Но, в отличие от близорукого Пахарева, она не увидела ничего особенного в лице директора и не заметила письма, лежащего перед ним на столе.

— Сегодня, — громко сказала она, — как и следовало ожидать, список жалобщиков открывает Николай Евдокимович Мазурин.

Екатерина Сергеевна Карпова не могла себе представить, что кто-либо, находясь при исполнении служебных обязанностей, может хоть на минуту отвлечься мыслями от своего прямого служебного дела.

Жуков накрыл еще не распечатанное письмо сына толстой папкой и нажал кнопку звонка, что послужило для Аллы Кирилловны сигналом к началу приема посетителей.

Первым действительно вошел, как говорила Карпова, старик с торчащими, как у кота, прямыми усами — старший садовник завода дядя Коля Мазурин.

Пахарев, улыбнувшись Жукову, тихо спросил:

— Требуется справка о товарище Мазурине?

Жуков засмеялся одними глазами.

— Вот, — сердито хмурясь, сказал садовник, — извольте взглянуть. — Он вытащил из кармана несколько луковиц и положил их на толстую папку, которой Жуков прикрыл письмо сына. — Конечно, если б всего их было две штуки, я мог бы их содержать и дома, но у меня таких имеется четыреста штук! Это, изволите видеть, ценность.

— Что же вы стоите, Николай Евдокимович! Прошу вас, сядьте.

— Мое дело короткое — денег прошу. Чего же мне тут рассиживаться.

— Не бойся гостя сидячего, а бойся стоячего, — возразил директор и еще раз попросил садовника сесть тоном очень вежливым, но так, что Мазурин на этот раз не посмел отказаться.

Опустившись на стул, дядя Коля потерял весь свой апломб и сказал даже с некоторой робостью:

— Деньги нужны — вот для них.

Он снял луковички с папки и поставил их на стол, подальше от директора.

— Что это такое? — спросил Жуков.

Старик ответил с гордостью:

— Это коллекционный материал! Получено в порядке обмена с Московским парком культуры и отдыха имени Горького. Короче говоря, ЦеПеКаО. — Передохнув немного, дядя Коля продолжал — Тут есть редчайший, мало кому известный махровый тюльпан Черный принц , есть знаменитая, прекраснейшая Золотая Аврора , голубой тюльпан Королева Шарлотта …

— Слыхали мы эту песенку, — перебила Карпова. — У него и подорожник историческое растение. Он ведь сначала ко мне в завком имел дерзость прийти. Требует пятьсот рублей для каких-то луковиц голландских, когда у нас в яслях няни уже который год в одних и тех же халатах ходят. Опасно даже такие ветхие халаты отдавать в механическую прачечную. Они сами стирают…

— Екатерина Сергеевна, — тихо сказал Жуков, — мы сейчас говорим о цветах. Для разговора о яслях необязательно присутствие старшего садовника завода.

Ворча, Карпова села на место. В негодовании она принялась яростно расчесывать черной выщербленной гребенкой свои коротко остриженные, легкие, как пух одуванчика, седые волосы.

Жуков, тщательно проверив смету, составленную Николаем Евдокимовичем, дал ему несколько ценных практических советов об использовании старых ящиков из-под прибывшего на завод оборудования, а также о привлечении в качестве рабсилы тех комсомольцев, кто проявил горячую любовь к природе, еще весной так хорошо поработав на очистке сада.

— Ведь молодым людям эта возня с грядками доставила большое удовольствие, и делали они это в добровольном порядке, не правда ли? Неужто вы растеряли всех своих друзей?

— То есть оно, конечно… ребята предлагали помочь. Довольны они тем, что я добыл тюльпаны.

— Позвольте, а как же у вас тут предусмотрена оплата работ? Ведь вы говорите, что ребята вызвались добровольно помочь?

Садовник покраснел:

— Да ведь эти деньги мне еще на другое дело сгодятся… А уж заодно просить-то…

Жуков распорядился выдать дяде Коле триста рублей из директорского фонда.

— Всегда наполовину урежете, — сказал вместо спасиба Николай Евдокимович.

— А вы всегда вдвое просите.

— Это потому, что срезаете почти вдвое.

Едва Мазурин вышел, как Карпова снова сорвалась со своего места:

— Лучше бы эти деньги отпустили сверх сметы яслям — больше пользы было бы.

Валентина Петровна Иванова, сухонькая блондинка, заведующая яслями, уже входила в кабинет.

— У меня не совсем личное дело, но прошу меня принять.

— Вы легки на помине, — сказал Жуков, — товарищ Карпова уже говорила о ваших нуждах. Садитесь.

Следующей записанной на прием была работница цеха радиоламп Клавдия Соленова.

Пахарев сообщил:

— На сегодняшний день ей девятнадцать лет.

— Уже год, как имеет право избирать и быть избранной, — вставила Карпова.

— Беспартийная, — продолжал Пахарев, — в комсомоле не состоит, выговоров и взысканий не имеет, зачислена на завод в ноябре 1933 года подсобной работницей. В настоящее время сборщица третьего разряда.

— Общественной работы не ведет, — добавила Карпова, — в профсоюзе состоит один год.

Жуков позвонил.

Перед ним предстала Клавочка из бригады Любаши Мухартовой. Тонкие бровки были, как всегда, подбриты, губы подкрашены.

— Садитесь, — пригласил ее Жуков.

— Спасибо, — растерявшись, прошептала Клава и присела на кончик стула. Сказать еще что-нибудь у нее не хватало смелости.

— Я вас слушаю, — взглянул на нее Жуков.

— Спасибо, — все так же тихо повторила Клава.

— Эх, ты! — тряхнула седой головой Карпова. — Я в твои годы с жандармами говорить не боялась, а ты своего товарища директора испугалась. Куда же это годится?

Справившись со своим смущением, Клава рассказала, что явилась с просьбой об увольнении. Начальник цеха не хочет отпустить ее с работы. А она, оказывается, твердо решила ехать на Дальний Восток. И деньги на дорогу есть, и вещи необходимые купила, а начальник цеха не отпускает.

Директор обещал просьбу Клавы удовлетворить:

— Я поговорю с начальником цеха, он найдет вам замену на линейке, а заявление об увольнении оставьте.

После Клавы в кабинет директора вошел Саня Соркин.

Завкадрами Александр Георгиевич Пахарев вспомнил слова Студенецкого на юбилейном вечере: «Саня за Клавой бежит на Восток». Поглядев на молодого монтера поверх серпообразных стекол своих очков, завкадрами обратился к Сане: