Стивен Котлер - Мир завтра. Как технологии изменят жизнь каждого из нас

В середине 1950-х годов, вскоре после того, как Олдос Хаксли рассказал всему миру о мескалине в «Дверях восприятия», психиатр из Калифорнийского университета в Ирвайне Оскар Джанигер начинает давать ЛСД таким звездам, как Кэри Грант и Джек Николсон, надеясь больше узнать о природе творческих способностей. В то же самое время Хамфри Осмонд, британский психиатр, который и ввел в обращение слово «психоделик», предположил, что ЛСД может использоваться для лечения алкоголизма. Его гипотеза была подтверждена экспериментально, и самым известным примером стало исследование, проводившееся в 1962 году в канадской провинции Саскачеван. Канадские ученые обнаружили, что 65 процентов участников эксперимента перестали употреблять алкоголь уже после однократного применения ЛСД (все исследование длилось полтора года). Стивен Росс из Нью-Йоркского университета говорит по этому поводу: «В то время лечение алкогольной зависимости было главным направлением применения психоделиков. В этом участвовали тысячи людей. Все исследования показывали одно и то же: большинство алкоголиков бросали пить. Иногда эффект длился неделями, иногда месяцами». Алкоголизм и другие формы зависимости остаются одной из главных проблем современного общества, но, несмотря на несомненный потенциал психоделиков в решении этой проблемы, исследования были практически заморожены на 40 лет.

Главное событие, которое привело к прекращению исследований, произошло в 1960 году, когда гарвардский психолог Тимоти Лири съездил в Мексику и впервые попробовал галлюциногенные грибы. Впоследствии он говорил, что «пять часов, прошедших после приема этих грибов, дали больше информации об устройстве мозга, чем предшествующие 15 лет изучения психологии». На протяжении следующих нескольких лет Лири занимался исследованием психоделиков – сначала в Гарварде, а затем (когда его выгнали оттуда) в своем поместье на Восточном побережье. В его исследованиях в качестве испытуемых принимали участие сотни, а может, и тысячи людей, включая Кена Кизи и остальных «Веселых проказников». Шестидесятые зажгли этот огонь, чем больше всего и запомнились. Но исследования психоделиков не пропали даром. К тому времени, когда вечеринка закончилась – ЛСД был запрещен в 1968 году, а псилоцибин – вскоре после этого, хотя большинство считает концом вечеринки принятие в 1970 году «Закона о контролируемых веществах» (действие которого фактически распространилось на весь мир благодаря влиянию США на политику международных фармацевтических компаний), – было проведено шесть конференций, опубликованы десятки книг и более тысячи статей, где описаны результаты исследований с участием 40 тысяч пациентов.

«Никсон прикрыл все это, – говорит Доблин. – Он назвал Лири “самым опасным человеком в Америке”. Вот что запомнилось. Но вся проделанная работа фактически заложила основы современной науки о мозге и сознании, стала предтечей “серотониновой революции” – нашей первой реалистичной картины подсознания и потенциального излечения самых серьезных психических заболеваний. И самое невероятное заключается в том, что большинство людей об этом даже не подозревают».

Мэрилин привезла Мару в больницу, но к тому времени, когда врач ее осмотрел, большинство симптомов ослабло. В записи о первичном осмотре сказано: «В сознании, активная, без явных признаков недомогания». Однако анализы показали наличие некоторых проблем, и Маре пришлось задержаться в больнице на две недели. Когда ее наконец выписали, она весила на 14 фунтов меньше и принимала 15 разных препаратов, но среди них не было того единственного, который ей действительно хотелось принять, – экстази. И Мара просит мать снова обратиться к Аллану.

Мэрилин не так уверена в том, что это правильно, но понимает логику дочери: «Отчасти это надежда на чудо, но главная причина – все-таки боль. Под действием МДМА боль ушла, Мара снова могла двигаться, снова могла быть самой собой».

Мэрилин снова консультируется с Алланом. Они вместе пытаются разобраться в том, что же вызвало кризис. Симптомы Мары вряд ли могли быть вызваны действием препарата МДМА, и наиболее вероятным виновником они считают метадон. Линдси полагает, что она могла ошибиться и после возвращения с прогулки – то есть непосредственно перед возникновением симптомов – дать Маре слишком большую дозу метадона. Сейчас Маре прописана значительно меньшая дозировка метадона, что кажется хорошим знаком, но взамен ей прописано вдвое больше других лекарств, чем раньше. Аллан консультируется с другими врачами. Главная проблема – антикоагулянт «Ловенокс». МДМА повышает давление, и его взаимодействие с «Ловеноксом» повышает риск кровоизлияния. Они решают прекратить прием антикоагулянта за день до «сеанса», чтобы снять проблему, но есть еще один вопрос: Мара хочет усилить эффект за счет увеличения дозы МДМА. Не убьет ли это ее? Никто не знает этого наверняка.

В своей диссертации на тему экстремального туризма Мара писала: «Риск – это необходимая составляющая любых приключений… Беречь себя от опасностей и неожиданностей реального мира – значит отрекаться от настоящей жизни». И слово с делом у нее не расходится.

Через неделю после выписки из больницы, первого июля, в 10:45 утра Мара принимает 140 мг МДМА, а еще через час усиливает эффект дополнительной дозой в 55 мг.

Как говорил Хантер Томпсон, «купи билет – и в путь».

Рику Доблину 56 лет. Он крепкий, коренастый, с темными курчавыми волосами и широким лбом, изборожденным «смеховыми» морщинами. Рик родился в еврейской семье в Ок-Парке, штат Иллинойс, и воспитывался, как он говорит, «в тени Холокоста». Подростком он избегал спорта и девушек ради книг, посвященных тематике гражданского неповиновения. К четырнадцати годам его уже волновали проблемы социальной справедливости. В 16 лет Рик присоединился к антивоенным протестам, и заведенное против него уголовное дело поставило крест на той жизни, которую прочили ему родители: он уже не мог стать адвокатом или врачом и заниматься тем, чем полагается заниматься хорошим еврейским мальчикам.

Вместо этого Доблин уехал во Флориду и поступил в Новый колледж. Тогда ему было 17 лет. «Я еще не общался с девушками, – говорит он, – и считал “Битлов” авторами глупых любовных песенок». До этого времени он не знал алкоголя, не пил кофе, не выкурил ни одной сигареты и даже не пробовал газировку. Это было в 1971 году, и тогда Доблин еще верил пропаганде. «Наркотики пугали меня, – говорит он. – Я был уверен, что достаточно один раз попробовать, чтобы сойти с ума». Но, поступив в Новый колледж, он обнаружил там колонию нудистов у бассейна в кампусе и психоделические танцевальные вечеринки, продолжавшиеся всю ночь. Доблину потребовалось не так уж много времени, чтобы перебороть страх перед наркотиками.