Авиация и космонавтика 2015 12

После команды о наборе 2000, была мысль сначала катапультировать заднюю кабину. Но, потом передумал. Из этого типа самолета еще никто не «стрелялся». Самого удержало то, что это была опытная машина. Если бы это был обычный самолет Ту-22, то бросил бы его.

Из разворота вышли на удалении 10 км, как раз над Покровкой. Думаю, развалюсь над деревней, вот дел будет! На посадочной прямой выпустили шасси. Пока занимался двигателями, потерял из виду полосу. Я знал, полоса справа, но все же спросил, такой уж эмоциональный настрой был. Василий говорит: «Доверни вправо». С правым летчиком мы говорили без СПУ, в кабине хорошо слышно. Не хотели тревожить экипаж. А тут руководитель передает: «Продолжается пожар в кормовом отсеке».

На удалении 6 км высота была 150 м. Над дальним приводом выпустили закрылки. И когда закрылки были выпущены полностью, я уже не мог убрать руки со штурвала из-за передней центровки. От хвоста отгорело тонны полторы. Посмотрел на указатель - стабилизатор отклонен на минус 19, а скорость продолжает падать. Кричу: «Вася, форсаж, вплоть до полного!» Вот так он и регулировал, практически, до точки выравнивания. Правый двигатель был на максимале, но давал ли он что-нибудь, не знаю.

Приземлились мы мягко. На пробеге штурман сзади кричит: «Открываю форточку!». Я сразу подумал: если сложится передняя нога, то фонарь может заклинить. Решил тоже открыть кабину. Первый раз дернул за ручку - не поддается. Кричу Василию: «Сбрось давление!». Он нажал кнопку, и фонарь ушел вверх. Смотрю в кабину, все лампочки погасли. Еще немного прокатились и остановились. Штурман (вспомните его вес) оказался таким шустрым... Когда я стал вылезать из кабины, он уже на заправочной штанге висел. Вторым спрыгнул Василий, а штурман вовремя подхватил его сзади. Спирин тоже хотел прыгать, но штурман кричит: «Сбрось мой портфель!». Оператор вернулся в кабину, сбросил на бетон штурманский портфель, а потом и сам спрыгнул.

Я прыгал с самолета крайним, с самого верха. Сначала хотел спуститься по крылу, но когда посмотрел на горящий хвост, то стало жутко неприятно. Надо было бы применить способ Ловкова и прыгать со штанги, но прыгнул прямо так. На земле в голову пришла шальная мысль: может, затушить чем-то можно? Но потом посмотрел на горящий самолет... Нет, думаю, надо сматываться. Бежали мы от самолета шустро. В горячке боли не ощущал. И только когда остановились, почувствовал боль в ступне. В тот момент я был мокрый как котенок, вытащенный из воды.

Экипаж в том полете действовал очень хорошо. Василий здорово помог. Если бы не он был на правом сидении, то неизвестно, чем бы это все закончилось. Очень мне понравилось, что он был спокоен. Юра тоже очень хорошо помогал, вовремя скорость подсказывал и помогал ориентироваться относительно полосы. Он следил за шлейфом дыма по тени самолета на земле. Спирин Виктор тоже молодец. Он уже тем помог, что не паниковал, не мешал и лишних вопросов не задавал».

Рассказ Валентина Федоровича я записал с некоторыми сокращениями. С того памятного дня времени прошло много, качество магнитофонной ленты существенно ухудшилось, отдельные фразы невозможно разобрать. В его неторопливом и несколько ироничном рассказе нет и намека на героизм или всплеск творческого вдохновения в минуту опасности. Он откровенно рассказывает о своих сомнениях и трудных решениях, которые приходилось принимать в считанные секунды.

Действительно, сразу после взлета сложилась очень непростая ситуация. Практически одновременно загорелись два сигнальных табло, показывающих, что на левом двигателе сильная вибрация, а на правом - пожар. Как говорится, сработал закон парных случаев. Совпали усложняющие факторы: максимальный взлетный вес, малая высота, «барахлят» оба двигателя. Это уже после полета выяснилось, что из-за обрыва трубки топливного контура действительно загорелся правый двигатель. Титановая перегородка, разделяющая двигатели, выдержала, но не выдержали высокой температуры стальные болты крепления. Перегородка ушла в свободный полет, после чего загорелся и левый двигатель.

На предпосадочном снижении ситуация усугубилась. Из-за сильного пожара самолет начал разрушаться, что привело к смещению центровки. Командир удерживал самолет полным отклонением стабилизатора. Понятно, что после выпуска механизации крыла в посадочное положение из-за резкого увеличения сопротивления воздуха, скорость стала быстро уменьшаться. Самолет падал на ближний привод.

Ту-22М0 в музее ВВС в Монино

И вот в этой, практически безнадежной ситуации командир принял парадоксальное решение: включить форсаж горящим двигателям! Казалось бы, полный абсурд - в огонь добавить керосина...

Как потом рассказывал руководитель полетов Виталий Петров, впечатление было такое: вспыхнуло яркое пламя, и самолет взорвался.

Но взрыва не последовало, а скорость удалось увеличить. Форсажом управлял правый летчик, ибо командир двумя руками тянул штурвал, удерживая от падения горящий самолет.

Степень риска, обоснованность риска - это вечные философские темы. Очень трудно подобрать критерии для оценки степени риска и меры опасности. Принимая решение на аварийную посадку, командир подвергал себя и экипаж большой опасности. Вероятность благополучного завершения полета была очень мала. На бортовом магнитофоне осталась фраза, сказанная командиром при подходе к дальнему приводу: «Ребята, приготовиться к самому плохому». И записался ответ штурмана Ловкова: «Понятно». Экипаж решил спасти опытную машину для того, чтобы выяснить причины отказов и не перекладывать эту работу на другие экипажи. Они выполнили непростую мужскую работу и достойно вышли из аварийной ситуации. Командир, как этого требуют правила хорошего тона, покинул горящий самолет крайним (авиаторы не любят слово «последний»).

Потом, во время разбора полета, высокие начальники оценили действия экипажа как героические, хотя ничего героического рассудительный Валентин Федорович в своих действиях не видит, и четко излагает собственные убеждения: «Главное, по-моему, чтобы тебя не покинуло рабочее состояние, рабочий расчет, рабочая мысль. Да, ты должен оставаться на рабочем месте до конца». Лучше, пожалуй, и не скажешь.

Потом экипаж был представлен к правительственным наградам, причем командир корабля - к званию Героя.

Однако военные бюрократы, эти «гиены пера и виртуозы фарса», не будут таковыми, если не сделают какое-нибудь подлое дело. Поскольку новый самолет «засекретили» под Ту-22 с экипажем из трех человек, то четвертого члена экипажа, майора Спирина Виктора Ивановича, к награде не представили. Ну не было его, вроде как, в горящем самолете! Да и Иванов в итоге был награжден не золотой звездой, а орденом Красного знамени, потому как не нашли в его действиях особого героизма.