Авиация и космонавтика 2015 08

Когда Пстыго занял новую должность, я как раз привез в боевую подготовку план НИР на следующий год. Прибыв в штаб, пошел прямо к нему в кабинет. Вошел, представился, доложил, что привез на утверждение план НИР. Жду его реакции и внезапно слышу: "Не буду делать вид, что знаю, что это такое. Сейчас идите к начальникам боевых подготовок родов авиации, они все рассмотрят со знанием дела, а я подпишу. А потом приеду к вам, вы меня введете в курс исследовательской работы, и тогда буду принимать самостоятельные решения". Причем все было сказано самым доброжелательным тоном.

У меня отлегло от сердца. От первого знакомства впечатление осталось самое благоприятное. Забегая вперед, скажу, что и дальше, при частых общениях с маршалом, я ни разу не слышал от него ни одного грубого слова. Более того, тогда как все нижестоящие генералы звали меня на "ты", он до самого нашего расставания держался вежливого обращения. Я задумывался, почему он так изменил манеру своего поведения, если "в строю" был самодуром. Думаю, потому, что в строю нужно было воспитывать подчиненных, а по неписаным правилам того времени командир должен быть "волевым", то есть грубым и хамоватым, а в высшем штабе ВВС приходилось выглядеть интеллигентом.

Через какой-то небольшой промежуток времени состоялась военно-научная конференция ВВС. И.И. Пстыго руководил секцией боевой подготовки. И здесь он вел себя вполне достойно. Внимательно, не перебивая, слушал докладчиков (в отличие от Кутахова). Когда обсуждали решение секции, соблюдал полную демократичность, а когда решение приняли, выбрали редакционную группу, которая должна была придать решению грамотный вид, кто-то из зала бросил реплику: "Только пусть они от себя ничего не добавляют!" Пстыго изобразил на лице удивление и сказал: "По-моему, это дело элементарной порядочности". В общем, и тут я убедился, что он совсем не тот самодур, каким его представил мой сослуживец.

При очередной встрече Пстыго вдруг мне говорит: "Вот я подумал, почему у всех замов Главкома в подчинении институты, а у меня Центр. По- моему, вам тоже нужно придать статус института". Я осторожно заметил: "Название можно и оставить, а вот структуру нужно изменить, сделав несколько управлений. Ведь сейчас у меня в непосредственном подчинении находится 15 отделов самых разных направлений: и летных, и нелетных. Это полное игнорирование элементарной военной администрации". Пстыго сразу согласился со мной и сказал, что будет ставить вопрос перед Главкомом об изменении структуры и увеличении численности. При этом я добавил, что формирование штатной структуры ни в коем случае нельзя давать на откуп кадровикам. Структуру сформировать должны мы сами. И с этим он безоговорочно согласился. Забегая вперед, скажу, что он добился решения Главкома по этому вопросу. Главком даже назвал дополнительную численность 300 человек. Мы были в полном восторге и немедленно приступили к работе. Я взял себе в помощники одного из своих исследователей, имеющего опыт организационной работы, Марка Ошерова, и работа закипела. Но завершить ее так и не удалось. Только мы завершили первый вариант, как стало известно, что 300 человек не дадут. Дали значительно меньше. Мы все переделали в соответствии с ней, но и этого количества не нашлось. Последний вариант – 30 человек, но и этого не получили. Кстати, когда я привез в штаб первый вариант, мне сказали, что его хочет посмотреть начальник штаба ВВС маршал Силантьев. Когда я ему его доложил, он сказал: "Теоретически все хорошо и правильно. Однако есть одно "но": у вас здесь фигурирует три управления, а это значит, – три генерала. Никто такой вариант не утвердит. Сейчас Пстыго остыл, и больше мы к этому вопросу не возвращались". Правда, через некоторое время Пстыго приехал к нам и во время обеда в столовой дал некоторое объяснение о необходимости создания отдела. Он сказал, что главная причина в том, что наши аэродинамические корифеи пишут книги по аэродинамике так, что понять их летчику просто невозможно. И добавил: "Я как-то сказал Пышнову: "Владимир Сергеевич, я имею некоторое математическое образование. Простенький интеграл и сейчас могу взять, но твоих книг по аэродинамике не понимаю. Где же их понять рядовому летчику?!". Затем примирительно сказал: "Вот этот отдел и нужен, чтобы писать пособия по аэродинамике, понятные летчику".

Если быть до конца откровенным, то нужно сказать, что отдел сыграл немалую роль в деле обучения летчиков аэродинамике, особенно сверхзвуковой, которую не все летчики изучали в училище.

Запомнился еще один разговор с маршалом Пстыго (тогда он еще был генерал-полковником), в котором он оказался не на высоте. Хотя, может быть, его суждение, о котором пойдет речь, было не его собственное, а более высокой инстанции – Главкома. Пстыго, несмотря на свой ум и самостоятельность суждений, никогда не выступал против уже принятых или декларированных Главкомом решений. На этот раз разговор шел о израильско-египетской войне. В связи с беспомощностью наших советников египетская авиация терпела сокрушительное поражение. Прочитав как-то очередной отчет о тех событиях, я обнаружил, что египетская авиация на хитрый план, разработанный израильтянами, не может найти эффективных контрдействий, а каждый раз действует так, как задумано израильтянами, неся большие потери. Пстыго в это время был у нас, и я в приватной беседе сказал ему: "Товарищ генерал, читая сводки о действиях авиации в Египте, я убедился, что наши советники тактически абсолютно безграмотны. У меня есть предложение: я подберу из наших исследователей группу тактиков. Я же сам готов ее возглавить. Мы отправимся туда месяца на два, изучим тактику противника и разработаем контрмеры. А то просто стыдно перед египтянами за безграмотность наших советников". Пстыго заявил, что в этом нет необходимости. И добавил: "Скоро мы направим туда наш истребительный полк, и положение исправится". "За счет кого исправится? – возразил я. – Командиры полков у нас так же тактически неграмотны, как и советники. Я в этом убедился на летнополигонных учениях, которые по нашей инициативе были недавно проведены". На что Пстыго возразил очень странно: "Ничего, повоюют немного и научатся". И, немного подумав, добавил: "Как мы в Отечественную". "То есть путем потери половины летчиков? Не слишком ли дорогой будет цена?" – заключил я наш разговор.

Для меня самым неприятным впоследствии было то, что я оказался прав. Вскоре и от услуг наших советников египтяне отказались.

А вот еще эпизод, характеризующий наше отношение к союзникам по Варшавскому договору.