Авиация и космонавтика 1994 01-02

…Крым встретил меня неласково: только два дня успел я «погонять» учебный «Моран». Затем наступила страшная завируха, затянувшаяся почти на целый месяц. А я-то, уезжая из отряда, думал, что мне для «переучивания» понадобится от силы неделя!

Правда, в свободные от полетов дни мне не пришлось скучать. Находясь в компании офицеров-учеников и их молодых инструкторов, я рассказывал о боевой работе нашей авиации на фронте. Мне даже удалось «завербовать» одного инструктора: лейтенант Черноморского флота Г Фриде так заинтересовался моим опытом бомбардировки, что решил подать рапорт и отправиться на фронт.

В январе наконец установилась хорошая погода, и я продолжил свои «гонки». Помнится, мне довольно быстро удалось «сбить» руки и ноги на новые рули, после чего я пересел на «Моран» с 50-сильным «Гномом». Первый полет привел меня в восторг: я точно поменял воронежского битюга на чистокровного арабского скакуна. «Моран» легко шел вверх свечкой, прекрасно слушался рулей. Забравшись повыше, я начал маневрировать, чтобы закрепить навыки в управлении. И вдруг на вираже аэроплан резко качнуло. Я машинально отпарировал крен «по-ньюпоровски» ногой, от чего «Моран» накренился еще больше из-за возникшего скольжения. Быстро спохватившись, исправил допущенную ошибку и вскоре благополучно приземлился на аэродром. Этот случай заставил меня сделать вывод: раз ты перешел на нормальные «морановские» рули, то навсегда забудь про «Ньюпор». Урок, что называется, пошел впрок.

12 февраля я вернулся в отряд. Во время моего отсутствия руководство им было возложено на моего заместителя – поручика Афонского. Он сполна использовал свое право начальника, вызвав к себе после полугодовой разлуки симпатичную супругу.

Ее появление в отряде шло вразрез с негласным правилом, которое сложилось у нас после случая с Пушкаревым: его жена своим присутствием в отряде приковала нашего «Муню» к земле, и он потерял всякую боеспособность. Вот почему на этот раз я поспешил упредить подобные недоразумения, предоставив Афонскому отпуск для свидания с женой в тылу.

На аэродроме в Конске с нами базировались также VI и XIV авиационные отряды. В целях обеспечения гибкого управления ими штаб армии взвалил на мои плечи все три отряда. Теперь уже не штабу, а мне пришлось составлять планы использования имевшихся средств, ежедневно выделять экипажи для разведки войск, железнодорожных узлов, населенных пунктов, тщательно анализировать свежие данные и своевременно фиксировать перемены в стане противника.

Сам факт, что подобная ответственность возлагалась на авиационного начальника, свидетельствовал о росте доверия к нам со стороны командования. Должен сказать, однако, что вся сводная авиация армии по численности едва превышала штатное число аэропланов одного отряда. Такой уж был некомплект. Да и пилотов не хватало: в моем отряде, например, остались только трое – я, поручик Афонский и вернувшийся из Москвы лейтенант Дыбовский. Головатенко переучивался в Севастополе, Пушкарев был откомандирован в тыл. Но, несмотря на все трудности, мы ежедневно вели воздушную разведку в глубоком – до 100 км – неприятельском тылу. Летали без наблюдателей, поскольку сами справлялись с их обязанностями…

Как-то меня вызывают к представителю Генерального штаба полковнику Стаеву.

– Как же это вы, есаул, прозевали подход целой дивизии немцев? – возмущенно спрашивает он меня.

– Когда, в каком районе? – недоуменно вопрошаю в ответ.

Полковник пожевывает губами и уточняет, чуть сбавив тон:

– Ну, положим, не на нашем участке, а на левом фланге соседней с нами армии. Но ведь стыки как-то надо обеспечивать?!

Поняв, что претензии к авиаторам в данном случае не обоснованы, уже с легким сердцем объясняю ситуацию.

Стаев провел меня в разведывательное отделение, внимательно ознакомился с обстановкой по карте. Тогда только успокоился и признал мои доводы обоснованными.

Хоть наши полеты на разведку и были ответственны, они отличались однообразием. Вот почему у меня возникло вполне естественное желание внести в будничный труд что-то новое. Однажды вечером обратился за советом к Дыбовскому:

– Борис, необходимо сфотографировать позиции неприятельской артиллерии. Как думаешь, какой аппарат нам взять с собой – пленочный или пластиночный?

– Конечно, второй, – не задумываясь, ответил Дыбовский.

– Ведь пленочный надо еще умудриться как-то закрепить на аэроплане, нацеливать на объект, тогда как вполне можно обойтись съемкой вручную.

Уже на следующий день, после обеда, я принес нашим артиллеристам полученные фотоснимки. Началась оживленная сверка их с картой местности, на которой были обозначены, по данным наземной разведки, позиции тех же батарей.

– Николай Николаевич, вы только взгляните, где в действительности расположена вот эта цель, – с удивлением обратился один из офицеров к своему начальнику. – Оказывается, она находится не в лощине, как мы до сих пор считали, а здесь – за лесом!

Существенные поправки пришлось вносить по многим целям.

– Ну, есаул, большое вам спасибо за такие ценные сведения! – горячо благодарил потом начальник артиллерии участка. – Авиация сделала то, что не под силу наземной разведке!

Побывав у артиллеристов, я решил заглянуть и на передний край, чтобы ознакомиться с условиями жизни нашей многострадальной пехоты. Добрался до штаба полка и попросил разрешения осмотреть укрепления.

– А зачем вам это? – удивился командир полка. – Что, жить надоело? Ведь у нас даже днем связь с этим укреплением – по ходам сообщения, да и то только в случае крайней необходимости: противник здесь при каждом нашем движении открывает сильный огонь.

– Господин полковник! – воскликнул я. – Мною движет не любопытство, а желание сравнить службу и быт летчиков с условиями жизни нашей героической пехоты.

Кому не приятно лестное слово?!

– Хорошо, – кивнул полковник. – Я дам вам проводника, только вы уж нигде не высовывайтесь и не бравируйте, чтоб не подвести меня. И, сравнивая, помните: пробудете несколько минут там, где они проводят долгие часы, а то и сутки.

Укрепление занимало окраину села Фалькова. Здесь, на холме, выпяченном в сторону запада, раньше находились костел и кладбище, легко угадываемое по крестам, распятиям, статуям, частью обращенным в руины. По извилинам траншей я попал в блиндажи защитников Фалькова. Меня встретил мрачного вида поручик, командир роты. Однако, узнав цель моего визита и убедившись в том, что я не принадлежу к числу штабных карьеристов, он охотно стал знакомить меня с обстановкой.

– Во-первых, посмотрите через эту бойницу! – сказал он мне и тотчас одернул за рукав. – Довольно, отойдите, не то беды не оберешься: тут ведь до противника всего несколько десятков шагов. Немцы все время держат нас под прицелом, а периодически открывают такую артиллерийскую пальбу, что нас наполовину засыпает землей.