Вертолёт, 2010 №04, 2011 №01

Чтобы иметь представление об обстановке, нанести на карты ледовые поля, пригодные для посадки самолетов на лыжах и на колесах мы решили, выбрав хороший день, облетать весь «наш» район океана.

Поиск ледового аэродрома – трудное и ответственное дело. Ошибка в выборе площадки для посадки самолета или вертолета может привести к непоправимым последствиям. Все льды, в том числе на первый взгляд пригодные к приему воздушного судна, покрыты снегом. А что под ним? Вполне вероятно, тонкий «молодой» лед, который обязательно проломится под тяжестью летательного аппарата. Нам надо определить: нет ли под снегом ропаков и торосов, трещин и снежниц (снежница – талая вода, образующаяся на поверхности льда – прим. авт.). У вертолета много преимуществ перед самолетом, выполняющим такую разведку: прежде всего, мы можем искать нужную льдину и при плохой видимости, и во время полярной ночи. Но и у нас есть свои сложности: загруженный «под завязку» вертолет даже на полной мощности двигателя не сможет зависнуть перед посадкой, она возможна только при поступательной скорости. А для такой посадки нужна хоть и небольшая, но ровная льдина. При снижении вертолета струи воздуха, отбрасываемые несущим винтом вниз, образуют снежные вихри. Оказавшись в этой снежной круговерти, невозможно пилотировать вертолет по приборам, удерживать его по наземным ориентирам – их не видно. Вертолет помимо воли летчика может начать перемещаться. Особенно опасны боковые перемещения: коснувшись колесами неровностей снежного покрова, машина может опрокинуться. Иногда это заканчивается не только поломкой вертолета, но и катастрофой.

Если вертолет полупустой, а снег не очень пушистый, то подобрать льды для посадки гораздо проще: можно зависнуть на небольшой высоте, и, медленно опускаясь, для начала только коснуться колесами поверхности снега. Затем кто-нибудь из экипажа спрыгнет из вертолета, походит вокруг него и, убедившись в достаточной ровности и прочности льдины, повернется в сторону вертолета и поднимет скрещенные руки. Это означает, что все в норме, можно выключать двигатель. И командир начнет медленно опускать рычаг шаг-газа, внимательно наблюдая за тем, чтобы не допустить образования больших кренов, что возможно при погружении колес в глубокий снег, прикрывающий неровности льдов.

Однажды мы с Лещенко возвращались на станцию из дальнего полета, во время которого как раз искали пригодные для посадки самолетов площадки. Я обратил внимание на то, как быстро над океаном образуются отдельные островки тумана. Конечно, в таких случаях лучше сесть на льдину покрепче и дождаться хорошей погоды. Но мы уже умеем садиться и в густом тумане, привыкли летать в любую погоду.

– СП-5, я «Норд-89», подскажите погоду.

– У нас туман, видимость менее пяти метров. Выполняйте посадку в том районе, который не закрыт туманом, – отвечает начальник станции Соколов.

– Мы идем на высоте 200 метров над сплошными туманами. Посадка в этом районе затруднена, может закончиться аварией. Прошу разрешить посадку!

– Повторяю: посадку на нашу льдину запрещаю. Садитесь в районе полета, сообщите координаты посадки, ждите улучшения погоды. Выходите на связь каждые три часа. Конец связи.

Что делать? Конечно, сесть, рискуя созданием аварийной ситуации, мы можем и здесь. Но сколько часов (или дней?) придется ждать, пока туманы рассеются? И я принимаю решение лететь на станцию.

Радиокомпас показывает верное направление, привычно шумит мотор. На всякий случай поднялись выше: до самого горизонта льды океана закрыты толстым слоем тумана. Когда до СП-5 оставалось всего километров десять, стрелка радиокомпаса вдруг начала «гулять» – на станции выключили приводную связь. Это нас не испугало: как только мы пролетим над нашей льдиной, там догадаются включить привод и стрелка радиокомпаса укажет направление на станцию. Вот по расчетам мы уже практически дома, и я вызываю на связь начальника:

– СП-5, я «Норд-89», ответьте!

Станция «Северный полюс-5»

Палатка после посещения медведей

Но связь не работает. Выполняю стандартный разворот, и опять мы пролетаем над местом, где, по расчетам, должна быть наша станция. И в это время (о ужас!) из тумана вылетает красная ракета – сигнал, запрещающий посадку. Но что же нам делать, если океан закрыт туманами? В наушниках снова голос начальника:

– «Норд-89», почему не выполняете моих указаний?

– Весь район закрыт туманами, на поиск безопасного места для посадки у нас не хватит горючего! Мы вынуждены произвести посадку на нашу льдину! Включите приводную станцию!

– Посадка здесь может закончиться катастрофой, учтите.

В это время стрелка радиокомпаса нашла цель, я уменьшил скорость, начал снижаться. Мы пролетели над радиомачтой, еще больше снизились. Вертолет уже почти касался колесами площадки, как из-под него метнулся в сторону какой-то человек. Это позволило быстрее определить расстояние до поверхности снега, и я уверенно посадил вертолет, выключил двигатель. Только вышел из машины, как из плотного тумана, будто из густого пара, показался начальник станции.

– Что вы себе позволяете? Вы только что чуть не придавили меня своим вертолетом! Что за хулиганство!

Соколов продолжал возмущаться, а я не смог ничего лучше придумать, как «уместно» пошутить:

– Товарищ начальник дрейфующей станции «Северный полюс-5»! Рискуя собственной жизнью, вы помогли безаварийно приземлить вертолет. Объявляю вам благодарность с занесением в личное дело!

На какое-то мгновение Соколов растерялся от такой наглости, а затем командирским голосом рявкнул:

– За нарушение инструкций и моих указаний объявляю Вам трое суток гауптвахты!

Услышав это, я рассмеялся: никакой гауптвахты у нас и в помине не было! А Соколов уже другими тоном продолжил:

– А я объявляю Вам благодарность за безаварийную посадку в густом тумане!

…О нашем житье-бытье на станции хочется рассказать отдельно, тем более что курьезных случаев было предостаточно. Жили мы в маленьких двухместных куполообразных палатках, вмещавших из мебели только две раскладушки. Хотя палатки и были изготовлены из двойной ткани, внутри было так же холодно, как снаружи: никакого обогрева не предусматривалось. Так что если на улице минус 42, в палатке в лучшем случае минус 40. Трудно передать словами, что чувствовал человек, снимающий с себя все теплое перед тем как влезть во влажный, промерзший спальный мешок. Чтобы уснуть, нужно было час-два прогревать мешок теплом собственного тела.