Вертолёт, 2009 №04

Было почти два часа, когда мы ушли от Михаила Леонтьевича. Ровно в восемь тридцать я был в ОКБ. В том же составе во главе с Михаилом Леонтьевичем мы отправились в ЦАГИ. Когда мы приехали, ведущий по нашему заводу А.Б. Страшинский взял у меня рукописный текст и отдал машинистке перепечатать.

В назначенное время Мясищев открыл совещание. Михаил Леонтьевич доложил результаты работы коллектива. Представители пятого отделения ЦАГИ выступили в пользу продольной схемы. Однако многие другие члены комиссии, в том числе такие, как начальник вертолетного отделения ЛИИ С.Б. Брен и начальник вертолетного подразделения ЦИАМ Ю.Г. Бехли, выступили в поддержку предложения М.Л. Миля.

В конце заседания Мясищев обратился к Милю и Вильдгрубе как представителю пятого отделения ЦАГИ с просьбой дать свои варианты проекта решения. Миль вручил отпечатанные листочки и сел на место. Вильдгрубе же ничего не представил, сказав, что не успел до конца написать текст. Мясищев остался недоволен таким ответом. Он вызвал начальника секретного отдела, передал ему наши листки и попросил их немедленно засекретить. Заседание продолжалось еще некоторое время, в итоге Мясищев сказал, что принимается проект Миля.

Мы отправились домой очень довольные. Следующий день для меня начался со звонка нашего ведущего из ЦАГИ. Он сказал, что секретный отдел требует черновик заключения. Тут я понял, что совершил грубейшее нарушение правил секретного делопроизводства. Я должен был сразу сдать черновик в соответствующий отдел, а я оставил этот документ в кармане и возил с собой почти сутки!

Я пошел к Михаилу Леонтьевичу и все ему рассказал. Тот очень строго заметил: «Вы знаете, боюсь, что даже я в этом случае не смогу Вам помочь. Впрочем, есть вариант». Он взял у меня рукописные листочки и положил их в свой сейф, а потом пригласил к себе нашего начальника секретного отдела. При нем открыл сейф и сказал: «Вчера в ЦАГИ Мясищев объявил секретным напечатанный по этим бумагам документ. Все это время бумаги лежали в сейфе, заберите их и передайте по назначению». Вот так благодаря изобретательности Михаила Леонтьевича я избежал очень серьезных неприятностей.

В последние годы жизни Михаил Леонтьевич, к сожалению, часто болел. Врачи как-то посоветовали ему поехать в санаторий «Дубовые листья», что около Железноводска. Надо же было так случиться, что буквально через несколько дней после его отъезда мы узнали о визите на завод делегации авиаспециалистов из Франции. Михаил Леонтьевич должен был выступить перед ними с докладом, который, в соответствии с правилами того времени, нужно было заранее утвердить в министерстве.

Меня послали в санаторий с магнитофоном «Яуза-20» (самым компактным в то время), чтобы Михаил Леонтьевич надиктовал текст доклада. Улетел я из Москвы рано утром, примерно к 12 дня добрался до санатория. После обеда мы уединились с Михаилом Леонтьевичем, он диктовал, останавливаясь и размышляя, снова диктовал. К 6 вечера доклад был готов. Я стал прощаться. Узнав, что у меня нет билета на обратный путь, Михаил Леонтьевич решил написать письмо начальнику аэропорта. Пана Гурьевна возразила: «Миша, это смешно, никто не обратит внимания на твое письмо!». Михаил Леонтьевич строго посмотрел на нее и сказал: «Пана, я человек государственный!» (осознание, что он — человек государственный, никогда его не покидало).

В аэропорту я набрался смелости и обратился к начальнику. Тот прочитал письмо и сказал, что рейсов на Москву сегодня уже нет, но он постарается помочь, нужно только подождать. Я просидел в зале ожидания часа два, потом мне сообщили, что меня посадят в самолет маршала Силантьева, то есть я смогу улететь в Москву спецрейсом. Все так и произошло, доклад был доставлен вовремя. Вот так уверенность, что можно совершить невозможное, часто помогала и самому Михаилу Леонтьевичу преодолевать трудности, и людям, обратившимся к нему за помощью.

М.Л. Миль с коллегами по ОКБ около однодвигательного вертолета Ми-8, 1961 г.

Иногда Михаил Леонтьевич в общении с нами говорил: «Ребята, не торопите меня. Я еще не все додумал до конца». Эта фраза отражает свойственную ему способность глубоко и всесторонне продумывать стратегию и ключевые подробности создания будущей машины.

Эта способность в полной мере проявилась в ходе создания боевого вертолета Ми-24. После посещения в 1965 году Парижского авиационного салона Михаил Леонтьевич особенно ясно понял, что стране необходим боевой вертолет. Большое впечатление на него произвела также книга Л. Монтроза «Воздушная кавалерия». Он начал интенсивно работать над обликом будущего вертолета, который называл ВБМП — воздушной боевой машиной пехоты. Просмотрены многие варианты, выявлен приемлемый вариант. Осталось убедить военных в необходимости такого вертолета, а сделать это было непросто: Министр обороны маршал Малиновский недолюбливал вертолеты, поэтому с его стороны на поддержку можно было не рассчитывать. Помощь пришла от первого заместителя министра маршала Гречко, который был председателем Военно-технического совета Министерства обороны. Он предложил Михаилу Леонтьевичу сделать доклад на заседании совета с тем, чтобы, опираясь на решение совета, подготовить проект постановления правительства. Мне посчастливилось не только участвовать в разработке концепции и облика вертолета, подготовке материалов и плакатов для этого доклада, но и быть «оруженосцем» (мне доверили носить плакаты) Михаила Леонтьевича на заседании этого совета.

В своем докладе Михаил Леонтьевич подробно изложил не только свои соображения по конструктивному облику вертолета, но и предложения по военному применению такой машины. Последнее не понравилось многим членам совета. Прозвучало и откровенно неприязненное заявление генерала армии Епишева: «Я бы послал генерального конструктора повоевать на таком вертолете». Однако большинство выступивших, в частности, генерал Молотков — начальник 30 ЦНИИ, головного института Министерства обороны, поддержали выступление Миля. В своем заключительном слове маршал Гречко также поддержал идею создания боевого вертолета. Так способность всесторонне обдумать и глубоко проникнуть в суть проблемы в сочетании с уверенностью в ее важности делали предложения и доводы Михаила Леонтьевича понятными и убедительными для большинства тех, кто общался с ним.