Мир Авиации 2006 01

В ту ночь мы совсем не ложились спать – всё уточняли бомбовую нагрузку, какие лучше брать бомбы. Штурманы уточняли маршрут и заходы на цель. Вылет произвели в 3.30. [На цель] шли па высоте 1000 м, Подлетая к Емильчино, мы увидели огненные всполохи южнее и поняли, что или мы запаздываем [или Су-2 пришли раньше], по бомбежка уже идет. Я со снижением повел свое звено. Рассветало, река просматривалась, и [по воде] мыли отдельные понтоны. Одновременно увидел на берегу зенитную пушку, которая вела огонь. Я нацелил свой самолёт на [неё] и открыл огонь, дав команду Лобачеву бомбить /…/. Только вывел самолёт, как нацелился на понтон, плывший по течению, на котором стоял тик и автомашина. Лобачев сбросил пару бомб и [сюда]. /…/ сбросили остаток бомб на разбегавшуюся колонну автомашин. Вернулись без потерь. А в 5.00 штаб ВВС 5-й армии доносил об успеш ном выполнении задания по уничтожению переправы. В конце дня мы снова вылетали в этот же район, но понтонов не обнаруживали, а войска к этой переправе все прибывали.

На следующий день, 27 июля, атаковали с высоты 400-600 метров мотопехоту противника и артиллерию в районе Симаковки, уничтожили цистерны с горючим.

Надо отметить, что успешная работа лётного состава всецело завита от технического состава, возглавляемого старшим инженером РАЭ Кокаевым, который все силы отдавал на организацию технического состава по ремонту раненых самолётов. /…/.

Хочу вспомнить один эпизод. /…/ К вечеру /…/ приземлился самолёт лейтенанта Лукашина,у которого шасси были перебиты. [Он/ приземлился на «пузо». Осмотр самолёта показал, что ремонту шасси не подлежит, [а] запасных нет. /…/ на выручку приходят механики Ласковый, Балабуха и Трубников. /…/В эскадрилье много механиков, но инженер Кокаев всегда полагался во всем на техника звена Наседкина и его «трёх богатырей». /…/ [Вскоре они] меня порадовали докладом о готовности самолёта к бою. Что же произошло? Эта четвёрка решила не разбирать [самолёт] на запчасти, а восстановить. Они решили снять шасси с Су-2, сбитого /…/ недалеко от Овруча, съездили к этим обломкам [и] сняли шасси, которые были исправны. Механикам пришлось много поработать /…/. Я стоял и смотрел, как шасси то выпускались, то поднимались, входя в свои гнезда. /…/ [Р-10] в строю!

/…/ Сложностъ работы техсостава состояла и в том, что 62-я БАД не [имела] возможности помочь нам запчастями к нашим Р-10. /…/ и нам приходилось производить ремонт любыми средствами, вплоть до [использования] простой фанеры вместо тонкой авиационной».

1* Описания этого вылета 62-й БАД – в МА 2-03.

По словам Раденко, командир эскадрильи, покрывая действия начальника штаба эскадрильи и замполита, оказавшихся в непростой ситуации паникёрами, и не желая разбирательства, добился перевода эскадрильи с ЮФ на ЮЗФ. А впоследствии парторга эскадрильи, который знал подоплеку дела и рассказал о ней члену Военного совета ЮЗФ, постарался направить на задание, не подразумевающее возврат живым…

«26 июля /…/ вылетевший в 4.00 на разведку дороги Новоград-Волынский – Коростень экипаж обнаружил передвижение войск противника. но главное- [на подлёте к] Емильчино самолёт подвергся сильному об стрелу ЗА противника, Почему он под усиленной охраной ЗА? В 8.00 задание получил экипаж Калмыкова и Гургенидзе. вылет был дан на фотографирование Емильчино. /…/ Через три часа самолёт возвратился, Калмыков доложил, что задание /…/ не выполнено из-за сильного заградительного огня по всей высоте. Федотов и Трубецкой начали Калмыкова и Гургенидзе ругать и потребовали вторичного полёта в этот район. Самолёт взлетел в 12 часов и вернулся в 16.00, но опять же безрезультатно. Калмыков докладывал, что подходил на разных высотах, пытался даже пройти на бреющем над [целью], но истребители их преследовали, и они вынуждены были уйти. Экипажу Калмыкова дали отдых, а Федотов и Трубецкой при мне говорили, что всё же он должен выполнить это задание. Если парторг не может или не хочет, то что спрашивать с других. В 18.00 Калмыков и Гургенидзе снова, уже в третий раз, пошли на задание /…/. Калмыков, улетая, почему-то сдал партийные дела своему заместителю секретаря старшему технику Наседкину, который ещё до вылета подошел ко мне и стал просить отменить его. Улетая, Калмыков как бы прощался с нами, /…/я просил [его]: если истребители нападут, уходите. [Он] ответил, что ему указали сегодня: если ты коммунист, то умри, но задание выполни. /…/ В этот день Калмыков и Гургенидзе не вернулись на базу. /…/ В тот же день никто из лётного состава за ужином не разговаривал и почти все отказались от своих 100 грамм. И наоборот, все. заметили весёлое настроение Трубецкого. По эскадрилье пошел разговор, что Калмыкова «загнали». Трубецкой на эти разговоры не реагировал никак, зато усилил контроль за прилетающими с боевого задания экипажами, все искал скрытое дезертирство. /…/ Лётный состав был очень не доволен таким обращением, стали роптать, а Ромащенко и его штурман Ковальчук отказались делать после боевого вылета посадку на свой аэродром, а сделали посадку там, где ближе к тем, кто давал задание. /…/.

Штурман Гургенидзе остался жив. Видел его в Харькове Мартынов, разговаривал с ним. И Гургенидзе сказал, что при выполнении задания над целью попали в заградительный огонь. Калмыков дал приказ включить фотоаппарат и открыть бомболюки и пошел на зенитную батарею. После этого они приблизились к Емильчино, стали сбрасывать бомбы, и тут появились истребители. Я дал сигнал Калмыкову уходить, но тот продолжал лететь по прямой, /…/истребители нас атаковали с хвоста. Ударили, как видно, из пушки, была пробита бронеспинка летчика, ибо я увидел дыру в спинке, а Калмыков не отзывался. Самолёт пикировал, падал в лес, и мне пришлось выпрыгнуть уже вблизи земли. Прыжок бьы удачным, остался жив, пришёл к своим, но в свою часть не захотел идти, ибо чувствовал, что нас специально послали на смерть».

«5 августа 1941 года /…/ не было никакого спасения от тяжелой дальнобойной! артиллерии противника. Командование вынуждено было обратиться в 7 РАЭ, чтобы они южнее Коростеня в районе ст. Гурченко, между реками Уж и Ирша, обнаружили позиции вражеской артиллерии /…/. В течение дня на выполнение задания вылетали два экипажа, но [безрезультатно]. Понимая исключительную важность задания, комэска А.А. Трошкин 2*решил сам лететь на его выполнение, с ним – его штурман Б. Гавриков. С боевой задачей наш командир справился отлично. Артиллерия противника была /…/ уничтожена. Но /…/ фашисты /…/ вызвали двух истребителей для уничтожения самолёта-корректировщика. И на глазах нашего артполка /…/ сбили наш самолёт /…/Штурман Гавриков выпрыгнул и раскрыл парашют. Его заметит [немцы] и начали расстреливать в воздухе. Наши зенитки отогнали [их] /…/раненый лейтенант Гавриков приземлился у позиций нашего артполка.