Густав Майринк - Вальпургиева ночь_Ангел западного окна

— И вы это ему спустили? Я позабочусь, чтобы мерзавец был обезврежен.

— Не ваше это дело! Разберусь как-нибудь без вас! — гневно осадила графиня Пингвина. — Мало ли что про меня болтают. Небось слышали?

— Я бы немедленно принял самые решительные меры, — с клятвенной убежденностью произнес Флюгбайль, — я бы…

Однако старуха не дала ему договорить.

— Поскольку покойный супруг мой, обергофмаршал Заградка, пропал без вести, поползли слухи, что я отравила его, а труп спрятала в погребе… Не далее как вчера туда забрались трое каких-то бродяг с намерением выкопать его. Я выпроводила их кнутом.

— Мне кажется, почтеннейшая, вы несколько сгущаете краски, — живо откликнулся лейб-медик. — Возможно, я пролью свет. Видите ли, на Градчанах бытует легенда, по которой во дворце Моржины, где вы сейчас проживаете, якобы зарыт клад. За ним-то, вероятно, и явились эти трое.

Возникла долгая пауза.

— Флюгбайль! — подала наконец голос графиня. — Флюгбайль!

— Весь внимание, почтеннейшая сударыня.

— Скажите, Флюгбайль, верите ли вы в такую напасть… говорят, если выкопать покойника через много лет после похорон, из земли валом валят мухи?

Императорский лейб-медик невольно съежился.

— Му… мухи?

— Да, тучи мух.

Он изо всех сил пытался совладать с невольным ознобом и отвернулся к стене, чтобы Заградка не увидела искаженного страхом лица.

— Мух интересуют лишь сохранившиеся трупы, графиня. А через несколько недель захороненное в землю тело истлевает, — глухо произнес он, не узнавая собственного голоса.

Графиня задумалась и неподвижно замерла в кресле, точно на нее столбняк напал.

Спустя минуту она встала и пошла к двери, но у порога все же обернулась и спросила:

— Вы в этом уверены, Флюгбайль?

— Абсолютно. Двух мнений быть не может.

— Ладно… Адьё, Флюгбайль!

— Целу… целую ручки, сударыня, — прохрипел Пингвин, с трудом выдавливая каждое слово.

Шаги старой дамы стали удаляться и стихли под каменными сводами коридоров.

Флюгбайль утер уголком простыни покрытый холодным потом лоб. «Призраки моей жизни прощаются со мной, — мысленно подвел он горький итог. — Это ужасно… ужасно. Город безумств и злодеяний… он сгубил мою молодость, и ничего-то я не видел и ничего не слышал. Я был слеп и глух».

Он затрезвонил на весь дом.

— Где, черт возьми, мои брюки?! Принесут мне их, наконец?

Лейб-медик спрыгнул с кровати и в ночной рубашке бросился в прихожую к перилам. Гробовая тишина.

— Ладислаус! Ла-ди-слаус!..

Ни звука в ответ.

«Никак экономка просто сбежала по примеру челяди Константина! И Ладислаус, бестия, туда же! Осел безмозглый, бьюсь об заклад, он насмерть зашиб этого Барбеца!»

Флюгбайль распахнул окно. На площади перед замком — ни души. Таращиться в телескоп не имело смысла, его стеклянное дуло было закрыто колпачком. Нельзя же полуголым возиться с ним у самого парапета.

Но и невооруженным глазом он мог разглядеть толпы народа, заполонившие мосты.

— Прескверная, дурацкая ситуация! Хочешь не хочешь, а придется распаковывать чемоданы!

Собравшись с духом, он приблизился к одному из кожаных монстров и разомкнул ему челюсти, точно блаженный Андрокл, вырвавший шип из тела льва {12} 12 С. 138. …вырвавший шип из тела льва. — Герой одной из древнеримских легенд, изложенных Клавдием Элианом, иронически осмысленной в пьесе Бернарда Шоу «Андрокл и лев». . И тут на него хлынул поток воротничков, башмаков, перчаток и чулок. Только брюк не было видно. Какой-то баул, испуская дух, разрешился мятыми прорезиненными плащами со щетками и гребенками в карманах, после чего опал и отмучился.

Другой почти переварил свое содержимое с помощью красноватой жидкости для полоскания рта, ухитрившись выдавить ее из нескольких флаконов.

А едва Флюгбайль притронулся к замку вполне солидного короба, из плетеного брюха донеслась радостная трель. Как выяснилось, это был всего лишь будильник, по ошибке попавший в компанию подушек-думок и влажных полотенец, которые почти задушили его в тесных объятиях; и вот, когда блеснул луч надежды, пленник, подобно жаворонку, огласил свое узилище утренней песней.

Вскоре комната уподобилась месту слета брокенских ведьм или торговому дому во время инвентаризации.

Свободное пространство сморщилось до размеров крохотного островка, с которого, вытянув шею, Пингвин мог озирать гористую местность — порождение вулканической энергии его рук.

Его глаза метали молнии в сторону кровати и ночного столика, на котором лежали карманные часы. К ним надо было во что бы то ни стало пробиться, чтобы определиться во времени. Внезапно пробудившаяся тяга к порядку заставила лейб-медика поднатужиться, дабы взять приступом торос из накрахмаленных манишек. Однако осуществить этот замысел не хватило куража. Шутка ли? Даже «Харрас, отважный прыгун» {13} 13 С. 139. « Харрас , отважный прыгун». — Надпись на памятнике в Рудных горах, установленном в честь легендарного рыцаря по имени Харрас. спасовал бы перед подобным препятствием.

Искомые брюки, размышлял лейб-медик, могут скрываться только в двух чемоданах — либо в желтой длиннотелой каналье из Лейпцига, фирмы «Мэдлер и К 0», либо в гранитной глыбе, обтянутой серым полотном, которая вытесана в форме идеального куба, точно краеугольный камень в храме Царя Соломона.

После долгих колебаний он выбрал «краеугольный камень», но вскоре понял свою ошибку, так как его содержимое не отвечало требованию текущего момента. И хотя вещи, хранимые там, по своему назначению приближались, подобно теням, опережающим предметы, к благородной цели — обслуживать нижнюю половину человеческого тела, брюк среди них, увы, не оказалось.

Все это могло бы пригодиться, но так несвоевременно предлагало свои услуги. Например, свернутая в рулон каучуковая ванна, стопка туалетной бумаги, грелка и загадочный, покрытый бронзовым лаком сосуд с носиком, переходившим в длинный резиновый шланг, который на манер лаокооновых змей опутал красными кольцами случайно затесавшуюся в багаж настольную статуэтку полководца графа Радецкого.

И вот долгожданный вздох облегчил измученную грудь Тадеуша Флюгбайля, но причиной тому была не радость изобличения коварного красного шланга, а отрадная уверенность — уж теперь-то он не совершит ошибки, теперь-то он знает: от пропавших штанов его отделяет лишь тонкая оболочка изготовленного в Саксонии чемодана. От желания до исполнения в прямом смысле рукой подать.

И вытянув эту налитую грозной силой руку, лейб-медик, раздвигая горы атласных жилетов и сигаретных коробок, начал наступление на такого смирного с виду уроженца союзного государства.