Густав Майринк - Вальпургиева ночь_Ангел западного окна

„Маски!“ — сообразил я и поспешил спросить:

— А к вам-то, к вам как они попали?

— Один старый человек, некогда он был тайным осведомителем покойного сэра Боннера, Кровавого епископа, перед кончиною впавшего в безумие, содержал в Лондоне известный веселый дом. Я нередко посещал сие непотребное заведение, — с циническим смешком пояснил мой гость, — отдыхал там, знаете ли. Так вот, старый сводник и был до меня владельцем книги и шаров. Увидев сии священные предметы, я сразу порешил завладеть ими, потому как знал, что святой Дунстан был великим адептом, алхимиком. И вовремя привел в исполнение свой замысел — в ту же ночь бывший тайный осведомитель, он… короче говоря, его постигла кончина — Незнакомец перевел дух. — От одной из девок я узнал, что много лет назад содержатель непотребного заведения по приказу Кровавого епископа разыскивал книгу и оба шара и в конце концов нашел, однако находку утаил, припрятал. Говорят, однажды шары вдруг исчезли, а через некоторое время снова появились откуда ни возьмись.

„Странно!“ — подумал я, поскольку хорошо помнил, что выбросил шары за окно. Вслух я спросил:

— И вы купили их у старика, бывшего епископского шпиона, незадолго до его смерти?

— Н-нет. — Бегающие глазки незнакомца метнулись в сторону, однако он быстро нашелся и объявил излишне громким голосом: — Получил в дар!

Чутье подсказывало: гость мой заврался, и я пожалел о том, что пошел с ним на сделку. Поди знай, может, он убил старого сводника, чтобы завладеть книгой и шарами! Не меньше смущало другое: ведь ночью привиделся мне странный безухий незнакомец, пожалуй, сон-то мой был предостережением… Однако я предпочел счесть свои подозрения необоснованными и положил, что незнакомец в самом худшем случае совершил кражу, да и обобрал-то пройдоху, утаившего находку от Кровавого епископа. Ах, слишком велико было искушение, не терпелось мне войти в долю, стать совладельцем бесценных предметов, не нашлось у меня решимости попросту указать посетителю на дверь, как, подобало бы сделать добросовестному ученому и человеку благородного звания. Я усыпил свои сомнения, додумавшись аж до того, что незнакомец приведен ко мне в дом самим Господним Промыслом, коему угодно, чтобы я великой милостью Божией сподобился разгадать тайну бессмертия. Припомнил и то, что в юные лета сам хаживал по кривой дорожке, — стало быть, порешил я, нет у меня права судить тут своим судом подозрительного проходимца.

Итак, по некотором размышлении я сказал себе: от судьбы не уйдешь, и предложил новому знакомому, назвавшемуся Эдвардом Келли, располагаться в моем доме, да еще подал ему руку, скрепив рукопожатием договор наш о том, что я подвергну честному испытанию подлинность и ценность его сокровищ. Вскоре я узнал, что некогда в Лондоне Келли выдавал себя за нотариуса, не имея на то никаких полномочий, затем пополнил ряды странствующих аптекарей и шарлатанов, а в конце концов попался на подделке важного документа, за что тюремщик при всем честном народе и обкорнал ему уши.

Господи, Твоя воля, обрати, Милостивец, на благо приход сего человека в мой дом!

Я приютил Келли, невзирая на возражения милой моей женушки Джейн, она-то с первого дня невзлюбила подозрительного малого с отрубленными ушами.

Вскоре мы с ним устроили в моей алхимической лаборатории первый опыт, опробовав оба порошка. Успех превзошел самые смелые ожидания! Произведя лишь малую проекцию, из двух унций свинца мы получили почти десять унций серебра, а из двух унций олова — чуть меньше десяти унций чистого золота. Мышиные глазки Келли так и загорелись, он трясся как в лихорадке, жутко было смотреть, до чего может довести человека алчность. Пришлось напомнить, что содержимое шаров надобно расходовать экономно, тем паче что „красного льва“ было на донышке, — будь то в его власти, Келли, не сходя с места, весь наш скудный запас превратил бы в золото.

Я же дал себе клятву, о чем и ему объявил, что из своей доли драгоценных порошков ни единой крупицы не истрачу ради обогащения земными благами, ибо перво-наперво намереваюсь изучить книгу святого Дунстана и отыскать на ее страницах тайну получения философского камня, а уж коли дознаюсь, как применить красную тинктуру для проекции на мертвое тело, дабы оно воскресло и стало нетленным, то и применять свое знание буду только для сей цели и никакой иной. Келли тут про себя ухмыльнулся, состроив презрительную мину.

В глубине-то души точил меня червь сомнения, по-прежнему думалось мне, что драгоценную книгу и оба шара раздобыл Келли нечестным путем, а еще терзался я мыслью, что наверняка отягощает сии предметы проклятие, ибо унесены они из оскверненной злодеями гробницы святого Дунстана, великого адепта. Да и себя самого корил, не находя оправданий, ведь не кто иной, как я, тридцать лет назад, пусть косвенно, оказывал помощь Бартлетовой шайке, разрушившей место земного упокоения святого Дунстана. Посему принес я обет — употребить бесценные сии предметы для самой благородной цели. Ежели тайна алхимической трансмутации мне откроется, с Келли мы в тот же час мирно расстанемся, и дальше каждый пойдет своей дорогой, и тогда пусть себе сколько угодно сыплет он красный порошок на неблагородные металлы и добывает горы золота, каковые прокутит с девками в непотребных домах, пусть себе разбогатеет, как легендарный царь Мидас {83} . Вот уж чему я завидовать не стану — богатству, как и он, впрочем, не возревнует к моим устремлениям и поискам философского камня ради достижения совсем иных целей, тем паче что на дистилляцию бессмертной составляющей у меня пойдет всего-то щепоть драгоценной красной тинктуры: мне бы только не умереть раньше „химической свадьбы” с моей государыней {84} , и тогда воплотится во мне Бафомет и корона жизни увенчает мою голову… Отныне да ведет меня к королеве „красный лев”!

Странное дело! Что ни день, все чаще я с сожалением вспоминаю о покинувшем меня лаборанте Гарднере, — с тех самых пор, как проходимец Келли живет под моей крышей и вместе со мной садится обедать и ужинать, причем за столом он чавкает и рыгает, как свинья. Да, хотел бы я спросить славного Гарднера, что он думает о наглом пришельце Келли, уж не явился ли тот как подневольный исполнитель воли Бартлета Грина, не подослан ли сим исчадием ада? Уж не вернулись ли дары из оскверненной гробницы святого Дунстана подобно тому, как возвращаются заговоренные колдовские предметы? Ведь первым, кто принес их мне, был Маски, жуткий сотоварищ Бартлета Грина, таинственно являющийся и исчезающий вестник рока!

Но мои страхи миновали, подобно тогдашним дням, влачившимся медлительно и хмуро. Вскоре все предстало, можно сказать, в ином, более отрадном свете: ни Маски, ни Келли не подосланы Барглетом, они лишь слепые орудия всеблагого Провидения и вопреки всем козням и проискам дьявола послужат лишь спасению моей души, о коем пекусь.