Густав Майринк - Вальпургиева ночь_Ангел западного окна

Иначе никогда бы Провидение не отдало в руки преступника и шарлатана дары святого! Ведь не может быть, чтобы эти дары таили в себе гибель? И едва ли благочестивый епископ Боннер с того света предал анафеме меня, смиренного и усердного ученика, вникающего в божественные тайны, преданного и верного служителя исполнения Господних предначертаний, в сих тайнах заключенных… Нет, грехи, совершенные по юношеской дерзости, мною искуплены, в безрассудствах тогдашних я покаялся и давно искупил их, претерпев кару в плотском моем существовании. И ныне я уже далеко не тот грешник, недостойный даров из иного мира, каким был, когда „магистр русского царя “Маски принес мне чудесные шары, а я легкомысленно покрапил их, будто игральные карты, да и выбросил за окно. Теперь, спустя тридцать лет, они вновь нашли меня, я принял их, ибо душой более зрелой и подготовленной постиг истинный их смысл.

Верный Гарднер, конечно же, был прав, предостерегая меня против занятий алхимическими опытами, которые не посягают на нечто более высокое, нежели превращение обычных металлов в благородные. Алхимия такого рода непременно прибегает к пособничеству обитателей незримого темного мира, Гарднер сказал бы — к черной магии, магии левой руки {85} . Что ж, в сем и я не сомневаюсь, но мне-то дела до нее нет. Не занимаюсь я такими превращениями, не нужно мне золото, моя цель — жизнь вечная!

А без духов, конечно, не обходится, спору нет; с тех пор как Келли поселился под моей крышей, я постоянно замечаю необъяснимые, странные признаки их присутствия: то постукивает где глуховато, будто кто иглой циркульной в дерево тычет, то треск и пронзительный скрип в стенах слышится, да и в шкафах, столах и прочей мебели, то шаги раздаются, будто ходят туда-сюда по дому слуги-невидимки, да еще вздыхают или шушукаются, но шепот быстро смолкает, едва начнешь прислушиваться. Происходит сие во втором часу пополуночи, вдобавок доносятся откуда-то протяжные звуки, как бы от ветра, тронувшего струны арф. Сколько раз, бывало, проснусь среди ночи и именем Господа и Пресвятой Троицы требую от призрака ответа: чего ради он встал из могилы, или потревожил кто покой усопшего, или послал его к нам с того света, давши какое поручение либо приказ? Но до сего дня ни разу мне не ответили. По мнению Келли, сие связано с дарами святого Дунстана. Мол, духи стараются хоть что-нибудь утаить, поскольку мы начали открывать их секреты, ну да он уж сумеет вытянуть у них все до конца. А еще признался Келли, что голоса и прочие шумы не дают ему покоя с тех пор, как попали к нему книга и шары.

Немалый страх испытал я, услышав сии слова, потому как снова пришло на ум: а ну как смертоубийство все ж таки имело место и старый шпион, впоследствии сводник и хозяин дома терпимости, у коего Келли „получил в дар“ бесценные предметы, из-за них-то и был убит? Опять припомнились слова верного лаборанта моего Гарднера: опасное, мол, да и безнадежное дело — пытаться посредством химических реакций получить Камень бессмертия, ежели не завершится прежде таинственный путь духовного возрождения, о коем хотя и не прямо, а иносказательно говорится в Священном Писании. Вот путь-то сей я и должен сперва постичь и пройти, не то, утверждал Гарднер, ищут меня западни да ловчие ямы, и буду блуждать, ведомый обманным болотным огоньком.

Поразмыслив, я, чтобы успокоиться, снова велел позвать Келли и потребовал от него клятвы, пусть-ка спасением души поклянется, что правдив был его рассказ: будто явился к нему некий Зеленый ангел, а не бес какой, оборони Господи, и пообещал открыть — нам обоим — истинный способ получения Камня философского. Келли, подняв руку, клятву дал, мол, все святая истинная правда и Ангел ему возвестил, что настало время посвятить меня в последнюю тайну.

А потом сообщил Келли, какие приготовления необходимы, дабы Зеленый ангел согласно законам мира незримого явился нашим земным глазам, а также стал доступен прочим чувствам. Помимо нас двоих и Джейн, моей жены, которая должна, так Ангел повелел, находиться рядом с Келли, будут присутствовать еще два моих друга, а произойдет явление Ангела в известный час и непременно в ночь, когда луна будет на ущербе, собраться же надлежит нам в комнате с окном на запад.

Сразу послал я гонца к друзьям моим Толботу и Прайсу, старым испытанным товарищам, с приглашением прибыть 21 дня ноября, ибо именно в сей день, праздник Введения Девы Марии во храм {86} , в два часа пополуночи обещал Келли явление Ангела.

О, ночь Введения Девы Марии во храм, как же явственно предстаешь ты на страницах дневника моей души! Ныне ушли в прошлое, остались позади, канули без следа, словно никогда их и не было, бесконечно долгие часы ожидания и огнем пылающей надежды. Чудеса, неописуемые чудеса довелось мне пережить, чудеса, явленные иным, потусторонним миром. Нет предела моему изумлению и восторгу перед всемогуществом трижды благословенного Ангела! Искренне, всею душою покаялся я, что подозревал Келли в злых деяниях и бревна в своем глазу не замечал, видя в его глазу сучок. Ныне я убежден: Келли — орудие Провидения, и при сей мысли трепещу…

Мучительны были дни ожидания незабвенной ночи. Снова и снова посылал я гонцов в Лондон, к ремесленникам, получившим от Келли заказ смастерить по его особым указаниям стол, чтобы в час заклинания Ангела за ним могли поместиться пятеро: Джейн, Толбот, Прайс, сам Келли и я. Стол из драгоценного сандала, лавра и палисандра изготовят в форме пентаграммы с большим пятиугольным отверстием в середине. На каждой стороне стола полагалось поместить прекрасные инкрустации из полированного малахита и коричневатого дымчатого топаза: знаки каббалистические и прочие, имена… Стыдно мне, ах как стыдно вспоминать, что я, жалкий скряга, мелкая душонка, хмурил брови, подсчитывая в уме, во сколько мне станет таковая дорогостоящая работа! Нынче-то собственные глаза вырвал бы без жалости, чтоб ими украсить, если уж на то пошло, сей стол вместо самоцветов!

Из Лондона слуги привозили один ответ: завтра, послезавтра! Стол не готов! Будто заколдовал кто — ни с места дело, подмастерья вдруг ни с того ни с сего валились без памяти, тяжко занедужив, с начала работы трое умерли от неизвестной скоротечной болезни, словно забрал их призрак чумы.

Не находя себе места от беспокойства, я бродил по замку и считал не то что часы — минуты, остававшиеся до назначенного дня. И вот он настал, хмурый ноябрьский день Введения Девы Марии во храм.

Прайс и Толбот спали как убитые, без сновидений, будто провалившись в странное тяжкое забытье, как сами они потом рассказывали. Джейн я тоже насилу разбудил, а проснувшись, она затряслась в ознобе, точно во сне на нее напала лихорадка. Только я не сомкнул глаз, жаром пылала моя кровь, невыносимым жаром.