Билл Франсуа - Красноречие сардинки [Невероятные истории подводного мира] [litres]

Осьминог

В противоположность осьминогам горбатые киты долго воспитывают своих малышей и ведут с ними постоянный диалог; такой метод обучения формирует то, что можно назвать культурой. У каждой группы китов развиваются общие культурные особенности – характерные стереотипы поведения, которые они поддерживают и передают в ходе социального обучения. К примеру, из года в год киты из одной группы обмениваются песнями. Кто-то из них добавляет или изменяет те или иные куплеты, а позже эти новшества подхватывают другие члены группы. Таким образом, год за годом песни постоянно видоизменяются, как это случается с музыкальной модой или человеческими языками. Какие-то темы появляются, какие-то исчезают, еще какие-то трансформируются.

В 1980-е годы из залива Мэн исчезли косяки сельди вследствие избыточного вылова рыбопромысловым флотом. Во всем мире киты-горбачи сбивают сельдь в стаю, выдувая вокруг себя струйки пузырей. Они делают это для того, чтобы было удобно за один глоток втянуть в себя весь косяк. Когда в регионе не стало сельди, китам Мэна пришлось переключиться на другую добычу – песчанковых, сгруппировать которых гораздо сложнее. Тогда они придумали новую тактику – начали бить хвостами по поверхности, создавая пузыри и тем самым вынуждая песчанковых уходить на глубину. Позднее эти киты стали передавать из поколения в поколение свой способ ловли песчанковых. “Необразованный” кит, приплывший из другого региона, не умеет, естественно, охотиться на этих рыб. Но если он встретится с горбачами залива Мэн, те обучат его необходимым приемам, и он станет их применять. Распространение приобретенного, а не врожденного знания, передаваемого с помощью обучения, а не инстинкта, доказывает, по мнению этологов, что у китов происходит передача культуры.

Но я не был китенком и послеобеденное время среды проводил взаперти в классе не для того, судя по всему, чтобы чему-то научиться или приобщиться к культуре. Я лишь ждал и боялся соуса, под которым нас вскоре съедят, то есть наказания, изобретенного классным воспитателем на этот раз.

Обычно мы должны были битых два часа переписывать текст внутреннего распорядка школы или, хуже того, отдельные его пункты, и пока наши уставшие пальцы продолжали автоматически водить ручками по тетрадям, стремление придумать новые уловки, которые помогут эти правила нарушить, лишь усиливалось. Однако в этот день у воспитателя было хорошее настроение, и он проявил великодушие. Не отрывая глаз от своей газеты, он распорядился, чтобы за два часа нашего наказания мы написали сочинение. Тема: “Как я провел каникулы”.

Я подчинился, сначала против воли. Мне показалось, что заставлять себя вспоминать каникулы, как раз когда ты их лишен, особенно мучительно. Однако слова выстраивались на бумаге и постепенно увлекали меня за собой так же, как перед этим штрихи моего рисунка. В моем тексте появилась бухта со сверкающей голубой водой, зелено-фиолетовая подводная растительность, медленно извивающаяся под отблесками неба, и резвящаяся у поверхности кефаль. Просто выписывая чернилами буквы, я выводил на сцену косяки полупрозрачных атерин, синие спинки сардин, пучину океана с разбросанными в ней морскими звездами, морских ежей с их звучным потрескиванием. Я освободился из заточения, плавая в центре вселенной, которую изображал. Все зловредные правила грамматики, раньше заставлявшие меня страдать, растворялись в гармонии подводных ландшафтов. Фигуры стиля, которыми нас доставал учитель французского, на глубине оживали: спрятавшийся в подводной скале осьминог становился метафорой голубой бездны; в свою очередь, угорь забивался в свою пещерку, словно эвфемизм, высовывая наружу только морду. Сарпы выстраивались друг за дружкой как анафоры, а крошечная глазчатая зеленушка притворялась страшной и играла роль гиперболы. Я испытывал законную гордость, плывя по волнам поэзии и извлекая ее из воды, чтобы разместить на листке в клетку. И был счастлив, делясь этой поэзией.

Однако оказалось, что я поверял ее лишь бумаге. Как только мы сдали сочинения, воспитатель механически сложил листки в стопку и, даже не заглянув в них, скомкал и выбросил в корзину.

Нужно продержаться больше десяти месяцев, сказал я себе, выходя из класса. К счастью, вернутся холода, а с ними и рождественские каникулы. Я снова смогу слушать истории моря, только совсем в другом виде. Потому что это будет в разгар “месяцев с буквой «р»”, то есть сезона морепродуктов.

Несколько тем для разговоров за ужином из морепродуктов. – Как моллюск трубач через два тысячелетия вернул иудеям утраченный секрет. – Блеск дальних галактик в черных глазах креветок

У морепродуктов есть нечто общее с кориандром, острым сыром и лакричными конфетами: все они разделяют людей. Как правило, в детстве почти никто не любит устриц, а с возрастом все делятся на три категории: одни в восторге от них, другие притворяются, будто обожают устриц, но усердно маскируют их вкус уксусом, а третьи устриц не выносят и честно в этом признаются.

В группе настоящих любителей устриц имеется своя элита – те, кто умеет их открывать, не прибегая к хитрым и зачастую небезопасным советам многочисленных интернет-знатоков.

Однако нравится вам вкус устриц или нет – не так уж важно, главное, понять, что вскрыть устрицу – почти то же самое, что открыть книгу. Порция морской воды заперта в слоеной упаковке ракушки, драгоценный перламутр прячется под каменистой коркой, которая сопротивляется, не пуская к сокровищу. Устрица полна морских шумов, шорохов и океанских историй, которыми, будучи особой замкнутой, она не часто делится.

Пусть гурманы грубо вторгаются внутрь раковины, чтобы поглотить ее содержимое, а мы спокойно подождем, пока она сама приоткроется и выдаст некоторые из своих секретов.

Начнем с того, что наружный слой устричной раковины – материал необычный сам по себе. Образующий раковину перламутр – это биоминерал, то есть минерал, который образуется при участии живого существа. Необычные свойства перламутра – следствие союза между царством животных и царством минералов. Перламутр на девяносто девять процентов состоит из карбоната кальция, то есть из мела. Однако устрица владеет тайным искусством превращения рыхлого и тусклого мела в прочный и драгоценный перламутр.

Один процент не карбоната кальция в перламутре – это секретный состав цементирующей массы на основе белка, которую устрица использует для преобразования мела. Тайна ее технологии еще не раскрыта, известно лишь, что она добавляет к мелу несколько минеральных солей, трансформируя его в крохотные пластинки кристаллов кальция размером в десяток микрон, называемые арагонитом. Затем устрица склеивает эти кристаллы между собой. Ответа на вопрос, как она это делает, нет, мы только знаем, что в процессе участвует белок под названием “конхиолин”. Склеенные таким образом кристаллы образуют материал, в три тысячи раз превышающий по прочности исходный арагонит, который уже сам по себе гораздо тверже чистого мела. У перламутра нет цвета. Его материал не содержит пигмента. Однако солнечный свет, попадая на него, отражается от каждой из микроскопических пластинок арагонита. Они настолько малы и так равномерно распределены, что отраженные лучи света взаимодействуют между собой, расщепляя свет в спектр, то есть на четко разделенные цвета. И тогда у некоторых ракушек образуются красивые радужные оттенки и переливы. Оптики называют это структурной окраской. Бесцветный материал перламутра за счет своей формы и структуры расщепляет свет и обзаводится разными цветами без участия каких бы то ни было пигментов.