Джеффри Уэст - Масштаб. Универсальные законы роста, инноваций, устойчивости и темпов жизни организмов, городов, экономических систем и компаний

Возможно, эти увлекательные предположения когда-нибудь и осуществятся, но пока что они принадлежат к области научной фантастики. Хотя такое радужное видение будущего почти диаметрально противоположно мрачным прогнозам неомальтузианцев, забавно отметить, что выводы в обоих случаях основываются на одной и той же предпосылке неустойчивости экспоненциального роста и неизбежности каких-то резких изменений. Если мальтузианцы упускали из виду принципиально важную роль инноваций, то провозвестники сингулярности точно так же не учитывают принципиально важную роль всей социально-экономической динамики нашей планеты, которая на самом деле и является движущей силой приближающейся сингулярности. Поскольку ни те ни другие не опираются на более общую систему, которая включала бы в себя численную механистическую теорию, их предсказания, каковы бы они ни были, трудно оценить с научной точки зрения. Возможно, наибольшая концептуальная ирония, особенно в отношении сингуляристов, заключается в том, что их выводы и предположения основаны на принципе экспоненциального роста, который, собственно говоря, не порождает никакой сингулярности, во всяком случае в течение конечного времени.

Тем не менее экспоненциальный рост вполне может быть неустойчивым, и именно по тем самым конкретным причинам, которые выдвигал изначально Мальтус: мы можем оказаться не в состоянии производить достаточно пищи или энергии или столкнуться с нехваткой каких-нибудь существенных ресурсов – например, фосфора, нефти или титана – и в то же время не суметь разработать соответствующие технологии, которые позволили бы устранить эту проблему. Кроме того, мы можем произвести такое количество энтропии, что вызванные нашей деятельностью загрязнение окружающей среды, экологический ущерб и другие разрушительные побочные эффекты, в особенности те, которые влияют на климат, приведут к невообразимым опустошительным последствиям. Напомню, однако, что если это произойдет в результате экспоненциального роста, то в принципе ничто не помешает нам прийти к тем достижениям, близость которых провозглашают оптимисты, и продолжить свой рост, избавляясь от всех этих многочисленных проблем и угроз при помощи инноваций. Но на практике дело может обстоять совсем по-другому, и я вовсе не уверен, что мы сможем этого добиться.

Однако в реальности ситуация иная, причем иная качественно. Как я подчеркивал выше, под воздействием суперлинейного масштабирования социально-экономической деятельности, порожденного мультипликативным усилением, присущим нашей социальной динамике, мы расширяемся не «просто» экспоненциально, но суперэкспоненциально . Эта неотъемлемо свойственная современному человечеству динамика приводит к увеличению темпа жизни и той скорости, с которой мы должны производить крупные инновации, чтобы преодолеть надвигающуюся угрозу сингулярностей конечного времени. Нас преследует образ ускоряющегося Сизифа.

Между «компьютерным веком» и «информационно-цифровым веком» прошло не более тридцати лет – в то время как века каменный, бронзовый и железный разделяли тысячелетия. Время, которое мы отсчитываем по своим часам или электронным устройствам, очень обманчиво: оно определяется суточным вращением Земли вокруг собственной оси и ее же годовым обращением вокруг Солнца. Астрономическое время линейно и регулярно. Но те часы, по которым мы проживаем свою социально-экономическую жизнь, – это эмерджентное явление, определяемое коллективными силами социальных взаимодействий: они непрерывно и систематически ускоряются по сравнению с объективным астрономическим временем. Мы живем на все той же пресловутой социально-экономической беговой дорожке, движущейся с ускорением. Крупная инновация, на возникновение которой тысячу лет назад или еще раньше могли уйти столетия, сейчас может появиться всего за тридцать лет. Вскоре этот срок сократится до двадцати пяти, затем до двадцати, семнадцати и так далее – и, подобно Сизифу, мы обречены снова и снова повторять все сначала, если мы собираемся продолжать непрерывно расти и расширяться . Получающаяся в результате этого процесса последовательность сингулярностей, каждая из которых грозит нам застоем и крахом, будет продолжать накапливаться, стремясь к тому, что математики называют существенной сингулярностью , своего рода прародительнице всех сингулярностей.

Более семидесяти лет назад великий Джон фон Нейман, ученый-универсал, работавший в таких областях, как математика, физика и информатика, идеи и достижения которого оказали огромное влияние на нашу с вами жизнь, высказал следующее необычайно проницательное замечание: «Постоянно ускоряющийся технический прогресс и изменения в образе жизни человека… создают впечатление, что история нашего рода приближается к некой существенной сингулярности, за которой продолжение дел человеческих в том виде, в каком мы их знаем, будет невозможно» [172]. Среди многочисленных достижений фон Неймана, умершего в 1957 г. сравнительно молодым, в возрасте пятидесяти трех лет, можно назвать его основополагающую роль в начальных этапах развития квантовой механики, создание теории игр, ставшей важным инструментом экономического моделирования, и разработку концепции современных компьютеров, повсеместно известной под названием архитектуры фон Неймана.

Так можно ли представить себе, что мы сумеем производить инновации, сравнимые по мощи и влиянию с изобретением интернета, каждые пятнадцать, десять или даже пять лет? Этот вопрос – пример классического доказательства методом reductio ad absurdum [173], демонстрирующий, что, сколь бы изобретательны мы ни были, сколько бы мы ни создали чудесных устройств и приспособлений, мы попросту не сможем справиться с угрозой надвигающейся сингулярности, если будем продолжать действовать как обычно.

По теоретическим оценкам, нам следует ожидать следующей смены парадигмы в течение следующих 20–30 лет. Этот период чуть короче, чем та оценка, которую дает аппроксимация данных Йохансена и Сорнета: их цифра ближе к тридцати пяти годам. Разумеется, теория не может предсказать, в чем именно будет заключаться это изменение, так что о его природе мы можем лишь догадываться. Может быть, это будет нечто сравнительно приземленное и бытовое, например автомобили без водителя и связанные с ними «умные» устройства, а может быть, нечто грандиозное, сродни фантастическим видениям Курцвейла и сингуляристов. Вероятнее всего, речь будет идти о чем-то совершенно отличном от перечисленного, и, если нам удастся совершить такую смену парадигмы, она будет заключаться в чем-то абсолютно неожиданном. Но возможно, что еще более вероятно, мы не сумеем сменить парадигму, и нам придется распрощаться с самой идеей неограниченного роста и найти какое-то новое определение понятия «прогресса» – или же довольствоваться тем, что у нас уже есть, и направить свою энергию на повышение уровня жизни во всем мире до сравнительно высокого стандарта ее качества. Вот это была бы действительно крупная смена парадигмы!