Олег Лейбович - «Я вырос в сталинскую эпоху». Политический автопортрет советского журналиста

Данилкин вслушивался в невнятный ропот низов, проникался их настроениями и предрассудками, сочувствовал бедам, разделял их глухую ненависть к чужим – будь то начальство, интеллигенция, эвакуированные, евреи. В его разоблачительных фельетонах преобладают еврейские фамилии: Дугадко, Левин, Ванштейн, Коган, Санд лер [196].

Права у собственного корреспондента областной газеты были обширными. Он состоял в номенклатуре областного комитета ВКП(б), имел допуск к личным делам ответственных работников, был вхож в горком партии и на заседания иных партийных комитетов. На его критические заметки были обязаны реагировать все без исключения партийные, хозяйственные и прочие государственные органы. Более того, газетная публикация была формальным основанием для возбуждения уголовного дела. Данилкину, однако, этого было мало.

Он видел себя комиссаром, направленным большевистским центром исправлять положение в одном, отдельно взятом городе. Причем не простым комиссаром, но военным. Сам город же представлялся ему обозом, в котором собрались «герои тыла». Он свои письма-разоблачения называл политическими донесениями на манер армейских политработников. К одному из них он даже сделал приписку: «От бывшего военного комиссара Красной армии Данилкина Михаила Тихоновича. Жаль, очень жаль, что этот славный институт подготовки воинствующих большевистских активистов зорких сталинских глаз ныне не действует» [197].

Действительно, в текстах М.Т. Данилкина – все равно, предназначались они для печати или нет – присутствуют фобии, характерные для фронтовиков. Прежде всего глубокое недоверие, смешанное с неприязнью и презрением, к молодым мужчинам, крепившим оборону в глубоком тылу [198]. Эти чувства проступали так явно, что им уделила внимание комиссия обкома ВКП(б), прибывшая в Березники по поводу письма Данилкина в ЦК. М. Данилкин счел необходимым объясниться: «Бесспорно, что собкор – бывший фронтовик, бывший военком Красной армии, старший офицер. Но думаю, что в этом нет ничего зазорного, это не дает право писать о нем разные глупости. Поверьте, он все же не такой глупец и невежда, чтобы докатиться до абсурда» [199].

Ирония ситуации здесь заключалась в том, что для строевого командира, а уж тем более для пехотного солдата политрук Данилкин, получивший орден за участие в боевой операции, был «тыловиком, штабным, никчемным бездельником», иначе говоря, не своим [200]. Журналист Данилкин предпочитал этого не замечать.

Попав в город Березники, собкор Данилкин быстро обнаружил, что местное начальство менее всего напоминает большевиков пустыни и весны, а больше смахивает на обуржуазившихся мещан: обустраивают себе жилища, покупают ковры, отдыхают на курортах, на заводском автобусе ездят домой обедать, «не разрешая никому с собой садиться», а ко всему прочему еще и «обедают подолгу» [201]. Он увидел в этом отступление от социалистических принципов, более того, политическую опасность.

Данилкин заметил, что местные представители партийной номенклатуры явно игнорировали принципы кадровой политики, иначе говоря, не хотели или не умели быть только винтиками большого общесоциалистического дела либо какими-то иными деталями, вращающими шестеренки великой государственной машины. Они обросли полезными знакомствами, установили между собой доверительные отношения, по мере сил заботились о собственном благополучии. Местное начальство образовало сплоченную группу, спаянную общими интересами, скрепленную тесными, выстраиваемыми годами связями и снабженную защитными механизмами. Более того, в номенклатурной среде сложилась собственная иерархия – не по должностям, но по экономическому влиянию.

Михаил Данилкин не только обнаружил зло. Он его персонифицировал. Воплощением эксплуататорских тенденций стали для него два человека, волею случая работающих на азотно-туковом заводе: начальник ОРСа (отдел рабочего снабжения) Матвей Зайвелевич Дугадко (в некоторых текстах – Дугатко) и директор завода Александр Тимофеевич Семченко.

О первом известно немного. В описи личных дел Молотовского обкома ВКП(б) рядом с фамилией беспартийного Дугадко и сроков хранения (1943–1948 гг.) стоит штамп: уничтожено. В приказах отраслевого министерства можно найти его имя: «Объявить благодарность и премировать двухнедельным окладом: Дугадко М.З. – зам. директора по ОРСу» [202].

Материалов уголовного дела обнаружить не удалось. В переписке обкома можно найти только краткие справки о нем.

Все остальные сведения о М.З. Дугадко содержатся в писаниях его гонителя Михаила Данилкина. Они сверстники. Матвей Дугадко родился в 1914 г. Факт случайный, но Данилкин придавал ему особое значение. Нам не понять этого акцента в газетных публикациях, если мы забудем то обстоятельство, что в пределах ранней советской культуры конфликт между поколениями не только признавался, но и приобретал отчетливо выраженный классовый характер. Те, кто родился после 1910 г., считались первым по-настоящему советским поколением.

«Поколение в публичной (официозной) речи приравнивалось к классу. Класс, который представляло старшее поколение, был обречен на отживание, умирание, причем не мирное, не “эволюционное”» [203].

Добавим к этому верному суждению М. Чудаковой лишь одно уточнение. Такое отношение к поколениям было господствующим в 1930-е годы – во время политического созревания М. Данилкина. Поэтому он и увидел в оборотистом хозяйственнике зловещую и символическую фигуру. Буржуазное зло проникло в сплоченные ряды строителей новой жизни. Были и иные причины. Матвей Дугадко соединял в себе все черты, не симпатичные комиссару Данилкину. Он профессионально занимался торговлей, знал толк в добротных вещах, избежал фронта, эвакуировался в Березники из западных областей Союза, да к тому же был евреем. Последних Михаил Тихонович на дух не выносил. Если ему приходилось дипломатничать по этому поводу, то получалось крайне неуклюже: «На первый взгляд может показаться, что у меня имеется слепая, животная ненависть к евреям вообще. Нет у меня ее. Это подтверждается тем фактом, что моим адвокатом на суде выступал еврей» [204].

Столь же неприязненно отнесся бывший политрук Данилкин и к директору азотно-тукового завода 36-летнему Александру Тимофеевичу Семченко – уроженцу Донбасса. Окончив техникум по специальности «технолог химического производства», молодой специалист работал в гор. Горловке, откуда был эвакуирован в Березники [205]. Здесь он показал себя «исключительно волевым командиром производства», был награжден орденом и выдвинут на партийную работу. В течение полутора лет (декабрь 1944 г. – апрель 1946 г.) А.Т. Семченко был секретарем Березниковского горкома. Последние полгода – первым секретарем. Новой должностью он явно тяготился и при первой возможности вернулся на хозяйственную работу – директором азотно-тукового завода. Здесь он столкнулся с сильной оппозицией. Ветераны предприятия из числа главных специалистов и начальников цехов отнеслись к нему как к выскочке. В официальной характеристике об этом сказано следующее: